Когда уже совсем стало светло, он отправился на ту сторону Скутари, во дворец принцессы, и, исполнив здесь свои обычные обязанности, принялся разыскивать Рецию и Саладина, которых укротитель змей видел на улицах этого предместья. Между тем ему снова пришла мысль, что черты этого старика кого-то напоминали ему, но не находил он никакого тому объяснения и продолжал свои поиски Реции. К вечеру ему пришло в голову, что она, может быть, уже находится в развалинах Кадри, и он отправился туда, чтобы донести обо всем кади или баба-Мансуру.

Последний как раз находился в развалинах. Грек донес ему, что случилось ночью, и услышал из уст Мансура, что Реции и Саладина нет в развалинах.

– Их видели вчера в Скутари, – продолжал Лаццаро, – но я не мог найти их, я хотел узнать обо всем здесь.

– Твое усердие, которое ты неоднократно выказываешь, побуждает меня предостеречь тебя от дочери старой снотолковательницы, которая, как воскресшая из мертвых, находится в доме софта, – сказал Мансур-эфенди, которому пророчица казалась опасной после того, как при встрече с султаном произнесла слова не Мансура, а свои собственные, которые были для него невыразимо удивительными. – Пророчица обвиняла тебя, а ты знаешь, что греки вследствие своей дурной славы не могут более рассчитывать на покровительство законов. Хотя ты и слуга принцессы, но твоя высокая покровительница не будет в состоянии защитить тебя, так как обвинение пророчицы слишком тяжко.

Лаццаро давным-давно, как мы знаем, опасался подобной мести Сирры – теперь она наступила.

Черный Карлик донесла на него, и ему предстояла смерть за поджог, если бы кади исследовал обвинение.

– Обвинение Сирры внушено ей местью.

– Я желаю тебе добра, так как я неоднократно замечал твое усердие, потому и предостерегаю тебя. Если пророчица будет допрошена по всей форме, если она потребует быть выслушанной, то тебе нельзя будет более помочь.

– Я буду и впредь служить тебе, мудрый и могущественный баба-Мансур, я буду беспрекословно исполнять каждое твое приказание, дай мне только с твоей великой мудростью совет в этом затруднительном положении.

Мансур хотел воспользоваться этим орудием, чтобы заставить Сирру, которая казалась ему опасной, исчезнуть из дома софта и доставить ее в развалины, но он не хотел участвовать в этом открыто. Набралось много обстоятельств, возбудивших в нем крайнее недоверие к Сирре. То обстоятельство, что Золотая Маска должен был быть в доме софта, ночное исчезновение чуда, ее угрозы как соучастницы в тайне и, наконец, ее самостоятельное данное султану предсказание. Мансур не мог более верить ей, он должен был, скорее, бояться ее. Однако он сам не мог участвовать во внезапном исчезновении пророчицы, точно так же, как и в доме софта не должно было ничего случиться. Сирру нужно было выманить оттуда. Для исполнения этого дела Мансур обратил внимание на часто используемого для всевозможных услуг грека.

– Есть только два средства, могущие предохранить тебя от последствий доноса: бегство или препятствие пророчице обвинить тебя, – сказал он с важным видом. – Или ты избежишь наказания, или воспрепятствуешь приговору. Последнее средство, если оно только возможно для тебя, бесспорно лучше. Если не состоится повторение обвинения и пророчица не потребует твоего наказания, то и никакого суда не будет для тебя.

– Прости мне один вопрос, могущественный и мудрый баба-Мансур, – сказал грек после короткого раздумья, – не состоит ли пророчица под твоим покровительством?

– Под таким же покровительством, как и все прочие верующие.

– Ты трогал ее – из плоти ли и крови она?

– Как все прочие люди.

– Я сперва думал, что она дух, призрак. Потом говорили, будто бы она чудо.

– Доказано, что она каким-то до сих пор необъяснимым образом была извлечена из могилы, в которую ты сам опустил ее.

– Да, я сам, мудрый и могущественный шейх. Она была мертвая, ничего другого я не могу сказать.

– Однако, должно быть, жизнь еще была в ней.

– Это превышает мое понимание. Довольно того, что она жива. Ты сказал мне, что она не находится под твоим покровительством, благодарю тебя за твой совет и помощь.

– Она открыто обвиняет тебя в трех преступлениях и приглашала к себе на завтра кади, – сказал Мансур. – Она утверждает, что ты поджег дом Сади-бея.

Мансур-эфенди следил своим взглядом за действием его слов на грека и делал паузу после каждого обвинения.

Лаццаро позеленел, он очень хорошо знал, какое наказание предстояло ему, если бы дело дошло до расследования.

– Она утверждает далее, что ты умертвил сына толкователя Корана Альманзора.

– По твоему поручению, могущественный и мудрый баба-Мансур, по твоему повелению.

Мансур внезапно привскочил с места.

– Что говорит твой язык! – с гневом воскликнул он. – По моему приказанию? Я давал тебе поручение?

– Не поручение, нет, не сердись на меня за неверное слово, но мне казалось, тогда я понял, что…

– Тебе казалось, ты понял! – гневно перебил его Мансур. – Придержи свой язык. Повторение подобных слов не может вторично пройти тебе безнаказанно.

– Смилуйся, мудрый и могущественный баба-Мансур.

– Пророчица утверждает, в-третьих, что ты пытался умертвить ее, чтобы заставить ее молчать, что ты изувечил ее, отрубив у ней руку, и что ты заживо похоронил ее.

– Если бы ты мне только дал волю, владыка над всеми владыками, я сумел бы устранить пророчицу без шума и не возбудив ничьего внимания, – сказал Лаццаро.

– Как ты это сделаешь?

– Обещаю тебе, что пророчица сама оставит дом софта. Обещаю тебе привести ее сюда в развалины, – отвечал грек.

– Будет ли она в доме софта или здесь в развалинах, для меня все равно, только бы ты избежал всякого наказания.

– Я имею твое дозволение, мудрый и могущественный баба-Мансур, для меня достаточно этого.

– Я отказываюсь от всякого участия в этом деле, иначе ты в конце концов опять скажешь, что действовал по моему поручению, – сказал Мансур-эфенди. – Не плати вторично за мою доброту подобной неблагодарностью. Ступай.

Лаццаро встал с ковра, на котором он стоял на коленях.

– Хвала и слава тебе, мудрый и могущественный шейх! – воскликнул он и затем оставил комнату совета и башню Мудрецов.

Несколько минут он простоял в раздумье на улице. Стемнело, он должен был действовать в этот же вечер, завтра могло быть уже слишком поздно. Слова Мансура лучше всего доказали ему, что опасность была для него велика. Лаццаро посоветовался сам с собой и спустя немного времени, казалось, уже отыскал план действия, – это доказывала его дьявольская улыбка и дикий блеск его страшных глаз.

– Пусть будет так, – пробормотал он. – Главное дело в том, что я должен только в крайнем случае прихватить ее с собой – меня ужасает Черный Карлик. Что бы ни произошло, я боюсь Сирры. Лучше всего хотелось бы мне на этот раз видеть ее мертвой и настолько мертвой, чтобы она более не воскресла. Я думаю, лучше всего употребить огонь, этот опыт нравится мне.