Потом он подходит к алтарю. Урна представляет собой широкую чашу, накрытую патеной.[10]Камано кладет бюллетень на блюдо и медленно наклоняет его, чтобы лист бумаги соскользнул в чашу. Потом он возвращает патену в прежнее положение, отступает на несколько шагов и склоняется перед алтарем.

Когда он возвращается на свое место, первый счетчик приподнимает полную теперь чашу и резко встряхивает ее, чтобы перемешать содержимое. Затем третий счетчик, увеличивая размах движений, чтобы они были хорошо видны, роется в груде бюллетеней и перекладывает их один за другим в прозрачную вазу. Во время этой операции он считает бюллетени вслух, чтобы убедиться, что никто из кардиналов не проголосовал дважды. Сто восемнадцать бюллетеней падают на дно вазы. Затем ее переносят на стол, поставленный перед алтарем. Счетчики занимают места за этим столом и начинают подсчет голосов.

Первый счетчик берет из вазы первый бюллетень, разворачивает его и молча читает. Потом он передает его второму счетчику, и тот читает бюллетень вслух. После этого он передает бюллетень третьему и последнему счетчику. Тот молча проверяет, действительно ли было произнесено то имя, которое записано в бюллетене, а затем прокалывает документ иглой, в которую вдета нитка. Когда все голоса будут подсчитаны, надетые на нитку бюллетени будут сожжены в камине капеллы, и от них останется только пепел.

Подсчет голосов продолжается. Уже прочитаны одиннадцать бюллетеней. Шесть за шестерых кардиналов — по одному за каждого, два за кардинала Камано и три за кардинала-камерлинга Кампини, на которого теперь направлены все взгляды.

Врач молча идет по безлюдным коридорам клиники; монсеньор Манкель следует за ним. Они спускаются по лестнице в морг. Врач открывает двухстворчатую дверь и слышит, как она со стуком закрывается за инквизитором. После этого они проходят через много залов, где рядами стоят холодильники, в которых хранятся трупы, ожидающие вскрытия. Слышно, как гудят кондиционеры.

Врач входит в последнюю комнату. Здесь на операционном столе лежит труп в резиновом чехле. Не обратив никакого внимания на санитара, который моет пол, инквизитор делает врачу знак открыть чехол. Увидев то, что осталось от покойника, Манкель не отшатывается, даже веки у него не вздрагивают.

— Это все?

— Кардинал Джованни был раздавлен тридцатитонным грузовиком, который ехал со скоростью сто сорок километров в час. Потом на него наехал легкий грузовик, мчавшийся с той же скоростью. Так что это все.

— Вы проводили опознание по зубам?

— А зачем? Машина принадлежала кардиналу Джованни, значит, это кардинал Джованни.

— Он мог дать свою машину кому-то.

— В таком случае где он, если не заседает в конклаве?

— Хороший вопрос.

Монсеньор Манкель открывает свою сумку и достает из нее толстую папку с документами. Из папки он вынимает несколько снимков кардинала Джованни. Это хорошая новость: инквизитор, должно быть, раз или два встречался с молодым прелатом в коридорах Ватикана, но незнаком с ним. Вот еще одна причина, по которой кардинал Мендоса выбрал Джованни: молодой прелат совсем недавно получил сан князя Церкви, и мало кто среди римских прелатов знал его близко. Эта новость еще больше утешила врача оттого, что лицо епископа было почти полностью уничтожено аварией. Значит, снимки, которыми размахивает инквизитор, принесут ему мало пользы.

— Вы делали анализы крови?

Услышав этот вопрос, задумавшийся врач слегка вздрагивает.

— Простите, что вы сказали?

— Я вас спрашивал, делали ли вы анализы крови.

— По закону мы обязаны определить содержание алкоголя в крови. Чтобы выяснить, не был ли водитель пьян.

— И что же?

— Заявляю вам официально: кардинал Джованни не выпил ни капли спиртного.

Продолжая ходить вокруг трупа, инквизитор настаивает:

— Я вас спрашивал не об этом. Я хотел знать, подтверждают ли результаты анализов крови, что это действительно кардинал Джованни.

— Наша лаборатория генетического анализа сейчас закрыта, монсеньор. Я получу результаты оттуда только в девять часов утра.

— Это досадно.

— Почему?

Инквизитор не утруждает себя ответом. Теперь он сравнивает родимые пятна и шрамы на трупе с теми, которые указаны в медицинской карте Джованни. Главный врач начинает расслабляться: у Манкеля в его досье явно меньше данных, чем имеет клиника с тех пор, как молодой кардинал прикреплен к ней. И вот одно из доказательств этого: инквизитор не ищет все шрамы, которые врач воспроизвел на трупе, когда трудился в операционном блоке. И не разыскивает все многочисленные родимые пятна. Похоже даже, что его интересует лишь одна примета — шероховатый нарост на затылке Джованни — большая плоская родинка, которую врачу пришлось нарисовать на остатках тела монсеньора Гардано. Как раз над этой родинкой ему пришлось больше всего потрудиться: надо было накладывать один на другой тонкие слои латекса, потом придавать им нужную форму и окрашивать. И над цветом волос тоже пришлось много работать: надо было превратить рыжеватые волосы монсеньора Гардано в черные. У кардинала на правой руке нет безымянного пальца, но тут было достаточно одного взмаха скальпелем. Правда, потом надо было зашить кожу вокруг культи и сделать так, чтобы следы этой операции не выглядели слишком свежими. Это была работа, достойная пластического хирурга, и сейчас главный врач доволен делом своих рук.

Инквизитор уже много секунд водит пальцем по родинке и по культе, и это прикосновение не вызывает у него никаких подозрений. Врач уже сам начинает верить, что Манкель осматривает труп кардинала Джованни. Инквизитор задает последний вопрос, лишь для формы:

— А его принадлежности священнослужителя?

— Вы хотите сказать — его кардинальское кольцо?

— И еще тяжелый крест, который прелаты его ранга обычно носят на груди.

— На нем было только кольцо. Мне пришлось распилить его, чтобы снять. Оно в конверте на столике.

Инквизитор замечает белый прямоугольник на маленьком столике возле стола для вскрытий. Открыв конверт, он внимательно рассматривает обломки кольца.

Манкель уже готовится положить его обратно на столик, но замечает на конверте странные черные пятна. Чернила? Нет. И это не пятна, а отпечатки. Точнее, отпечатки пальца, судя по концентрическим кругам на них. Весь конверт усеян этими следами. Инквизитор смотрит на свои руки. Концы его пальцев стали черными в тех местах, которыми он касался волос трупа. Он снова поворачивается к врачу. Врач тоже все понял. Волосы мертвых впитывают краску не так, как волосы живых людей, хотя их и можно окрасить. На трупе она высыхает гораздо медленнее.