Тем временем поступило предложение из Франции – свой проект броненосца представил известный инженер и предприниматель Антуан-Жан Амабль Лагань. Этот человек был далеко не новичком в кораблестроении (на тот момент – главный конструктор и директор верфи общества «Forges et chantiers de la Méditerranée»), а в качестве прототипа для нового корабля он использовал построенный для французского флота эскадренный броненосец «Жорегиберри». Для своего времени это был достаточно совершенный корабль, хотя и не совсем соответствовавший российским требованиям. Почему проект Лаганя приняли после минимальных обсуждений, доподлинно неизвестно. Есть мнение, что решение носило чисто политический характер – Россия и Франция к этому времени уже стали союзниками, да еще и Республика благополучно превратилась в главного кредитора империи. Возможно, что великий князь Алексей Александрович действовал не совсем бескорыстно – в России конца XIX – начала XX века ходило множество слухов о мздоимстве и корыстолюбии императорской родни. Однако не исключен и такой вариант: лучшего проекта просто не имелось, а потому и выбирать, собственно говоря, было не из чего. Так или иначе, но Лаганю броненосец, получивший название «Цесаревич», заказали…

Какой из проектов – Крампа или Лаганя – оказался лучше, однозначно сказать трудно. И «Ретвизан», и «Цесаревич» имели свои недостатки. Но в России посчитали, что башенный вариант расположения средней артиллерии «француза» по сравнению с казематным «американцем» является более совершенным.

Пока шло обсуждение достоинств и недостатков отечественных и иностранных проектов, у петербургских корабелов возникла проблема: требовалось срочно загрузить оставшиеся без работы производственные мощности. В результате Балтийскому заводу в спешном порядке заказали «Победу» – третий броненосец типа «Пересвет», отличавшийся от головного корабля лишь незначительными усовершенствованиями. Более того, возникла идея заложить аналогичные корабли еще и на других верфях (в Новом Адмиралтействе и на Галерном островке).

В столь непростой ситуации Морской Технический комитет (МТК) начал склоняться к тому, чтобы строить новые броненосцы по образцу «Цесаревича». Но тут возникли сомнения: а удастся ли воплотить в металле французский проект на российских верфях? О том, что подобное «действо» невозможно, с уверенностью говорили многие видные кораблестроители. Поэтому в начале июля 1898 года – практически день в день с выдачей заказа на постройку «Цесаревича» – в МТК приняли решение составить новый проект на основе разработок Лаганя, причем допускалось некоторое увеличение водоизмещения при сохранении прочих основных характеристик.

Переработкой проекта занимался Д.В. Скворцов, сумевший в кратчайшие сроки решить проблему «адаптации». Он предложил несколько удлинить корпус броненосца, а также увеличить мощность машин. При этом была сделана поправка на особенности изготовления в России механизмов и орудийных башен, которые по сравнению с французскими наверняка получились бы более тяжелыми. Это и обусловило некоторый рост водоизмещения. Но Скворцов допустил одно существенное отступление от идей Лаганя: вместо средних башен российский инженер предложил разместить казематы, в которых и установить четыре 6-дюймовых орудия. Основанием для подобного «самоуправства» послужили сомнения в том, что углы обстрела средних башен на практике будут соответствовать заявленным во французском проекте. В МТК признали сомнения Скворцова обоснованными, но продолжали настаивать на чисто башенном размещении средней артиллерии.

В инициативном порядке за переработку проекта «Цесаревича» взялись и на Балтийском заводе. Там инженер В.Х. Оффенберг разработал целых три варианта, однако МТК с их рассмотрением не спешил. По мнению современных исследователей, Комитет был попросту завален доработкой и согласованием различных проектов и спецификаций.

В конечном итоге был утвержден проект Скворцова, однако не предложенный в июле 1898 года, а основательно переработанный. Дело в том, что по совместному решению генерал-адмирала и управляющего Морским министерством следовало защитить броней батарею противоминной артиллерии (на «Цесаревиче» эта батарея не бронировалась). Для компенсации возникающего «лишнего» веса допускалось незначительно уменьшить толщину главного броневого пояса. От размещения всей средней артиллерии в башнях, как это изначально предусматривалось Лаганем, решили не отказываться.

Эскадренный броненосец «Орел», строившийся по программе 1895 года, был зачислен в состав Балтийского флота 22 августа 1899 года. Наряд на его постройку был выдан Галерному островку, а подписание контракта на постройку третьего представителя типа «Бородино» состоялось 26 октября 1899 года. Закладка трех первых кораблей серии состоялась в мае 1900 года, но если «Бородино» и «Император Александр III» были заложены 11-го числа, то «Орел» – спустя девять дней, 20-го. Работы на Галерном островке велись не слишком быстро, но и не совсем уж безнадежно медленно. Торжественный спуск броненосца на воду состоялся 6 июля 1902 года, а в начале мая 1904 года его перевели в Кронштадт для окончательной достройки и установки брони.

Во время достройки в Кронштадте с «Орлом» случилось чрезвычайное происшествие: авария, едва не обернувшаяся катастрофой. Утром 8 мая, всего через пять дней после перехода из Санкт-Петербурга, броненосец начал валиться на борт, швартовы оборвались, и «Орел» получил крен в 24°. Несмотря на попытки спрямить корабль, он вскоре сел на грунт с креном 16°. Через неделю воду откачали, и подвсплывший броненосец ввели в док, но вступление в строй было отодвинуто на некоторое время. Впрочем, исследователи отмечают: «Кратковременное пребывание в воде не успело нанести ущерб главным механизмам». Как раз в период устранения последствий аварии и прибыл на броненосец мичман Я.К. Туманов.

О событиях, едва не погубивших броненосец вдали от театра военных действий, в своем порту, было сказано немало «теплых слов». Обстоятельную оценку дал известный отечественный кораблестроитель А.Н. Крылов: «В чем же была причина аварии? Через неплотно загнанные пробки дыр для броневых болтов тех плит, которые еще не были поставлены, вода проникала в корабль и скоплялась в бортовых коридорах, внутренняя переборка которых вполне водонепроницаема и в которой никаких отверстий нет.

Если бы даже за коридорами не наблюдали (что следовало делать, ибо на пробки полагаться нельзя), то был другой признак, на который на корабле никто не обращал внимания. Корабль стоял у стенки, на которую были поданы швартовы. Вот эти-то швартовы обтягивались все туже и туже, препятствуя образованию крена; никто за этими швартовыми не следил. Наконец они лопнули – или все сразу, или почти моментально один за другим, корабль стал быстро крениться, причем первый размах такого крена составляет двойную [разрядка А.Н. Крылова – Прим. ред.] величину против его статического значения».

Далее Крылов писал о том, что на одной из фотографий была «…ясно видна батарея мелкокалиберной противоминной артиллерии; корабль черпнул этими портами, вода влилась на батарейную палубу; это не имело бы тяжких последствий, но у борта были открытые люки в патронные погреба, которые тотчас же залило, крен еще увеличился, под воду ушел скос, на котором стояли башни шестидюймовых (152-мм) орудий; на этом скосе были горловины для погрузки угля. Так как везде шли работы по оборудованию и достройке корабля, то все люки и горловины на скосе были или открыты или закрыты временными деревянными решетками, чтобы в них кто-нибудь случайно не провалился; вода залила угольные ямы через их нижние горловины – котельные отделения, и корабль только потому не опрокинулся вверх килем и не потонул, что глубина гавани всего 30 фут. (около 9 м), – и он сел на дно».