Сесилия переписывает на чистовик один из дипломов, защита через две недели, она уверена, что провалит, к тому же она очень устала. Она слопала огромную порцию буйабеса. Она ещё раз пройдётся по списку источников и пораньше ляжет спать, сказала она, благовоспитанно подавив отрыжку.

Список использованной литературы у неё был в два раза больше, чем в его работе по Витгенштейну, или о чём там он писал. Кроме того, она всё читала в оригинале. Это предполагается при защите докторской, но к магистерской или кандидатской таких требований нет. Она словно записалась на соревнования по прыжкам в высоту для средних классов и прыгнула на два метра, в то время как планка стояла на метр десять. Причин усердствовать не было. Считалось, что любой, кто сдаст экзамен и выберет тему, способен защититься. Фредрик (который перешёл с трубки на сигариллы) в настоящее время обсуждал тему с руководителем и завкафедрой. Приятель Фредрика, утверждавший, что общался с Мартином на какой-то вечеринке в Лонгедраге сто лет назад, писал магистерскую по социологии и утверждал, что пока не готов становиться рабом зарплаты и вертеться как белка в колесе, и именно поэтому поддался искушению написать научную работу и ещё немного задержаться в крепких университетских объятиях.

Мартин курил, переводя взгляд то на одного, то на другого. В своей семье он был первым, кто получил академическое образование. Отец кивнул, что-то пробормотал и спросил, не хочет ли Мартин сыграть партию в шахматы, но Мартин отказался – в шахматы он играл из рук вон плохо. Мама сидела с сигаретой и «Анной Карениной» или какой-то другой книгой. А вообще как часто человек может перечитывать «Анну Каренину»? Сесилия тоже помочь не могла. Она смотрела на него взглядом провидца, который появлялся у неё всякий раз, когда она всерьёз чем-то увлекалась. Она перемещалась по дому в кимоно и разговаривала сама с собой, она писала работу, которая, разумеется, станет великой и…

– Сесилия? – переспросил приятель Фредрика. – Сесилия Викнер? Ты с ней встречаешься?

– Да…

– Это многое объясняет.

– Что ты имеешь в виду?

– Мой друг пытался за ней ухаживать, полгода, безуспешно, – пожал плечами приятель Фредрика.

– Это обнадёживает.

– Я учился с ней два семестра. Если преподы кого-нибудь из нас и помнят, так это её. Такие как она становятся профессорами до тридцати пяти. Это правда, что она говорит на шести языках?

– На пяти. На французском недостаточно бегло.

Когда Мартин вернулся, Сесилия крепко спала. Он не настолько пьян, чтобы не приготовить тесто. Это же просто как дважды два. На закваске. Тёплая вода. Чёрт, слишком горячо. Всё сначала. Стоять у плиты и глаз не спускать. Давай, соберись, Мартин Берг! Смирно! Должно быть тридцать семь градусов. Он попробовал мизинцем. Отлично. Соль. Масло. Мука. Мерный стакан. Перемешиваем, перемешиваем, перемешиваем, деревянной лопаткой. Сверху вафельное полотенце. Если мы всё правильно рассчитали, тесто увеличится в объёме ровно в два раза как раз к тому моменту, когда ты проснёшься в страшном похмелье и не будешь хотеть ничего, кроме как опять забыться сном.

В апреле Сесилия сдала обе работы. Насчёт немецкого она была более или менее спокойна, но переживала из-за магистерской по истории идей. Поначалу она не хотела показывать её Мартину. Но потом всё же дала и, пока он читал, ходила по квартире взад-вперёд.

Текст был глубоким и тонким, это понял бы любой. Тщательно проработанная тема. Ясно и чисто изложенная, при всей её сложности и обилии подробностей. Элегантные формулировки и собственная трактовка источников.

Он сказал, что над интерпретацией данных можно ещё поработать, потому что некоторые моменты обрисованы нечётко. И есть что улучшить в плане языка, добавил он, возвращая пачку листов.

* * *

Вскоре после этого Мартин проснулся, потому что Сесилия вскочила с кровати и помчалась в туалет: её вырвало. Какое-то время Мартин стоял, ориентируясь во времени и пространстве. Накануне Густав продал картину какой-то «деловой даме-финансистке», после чего пошёл и купил пару бутылок «Моэт э Шандо» просто потому, что мог себе это позволить. Они оприходовали эти бутылки в Валанде, а потом оказались в клубе на Русенлундсканален, название которого уводило к суровым временам викингов, что-то типа «Драупнир [147]», и пили там немецкое пиво. Какая-то группа играла синти-поп, Мартин его не любил: ему казалось, что ожившие станки сочиняют монотонную фабричную музыку, в которой, впрочем, звучала особенная пронзительная и заряжающая энергией злость, – и они танцевали в облаках, извергаемых дым-машиной, а дальше он уже плохо помнил. Густав куда-то исчез. Когда он оттуда ушёл? В три? В четыре? Сосиска с пюре и тёртым огурцом на площади. А потом он поковылял домой к Сесилии.

И вот она сидит в туалете на корточках, а он мучительно и медленно соображает. Пищевое отравление? Какое-то желудочное заболевание? Он пытался вспомнить, были ли у неё в последнее время какие-либо симптомы, непохожие на обычное похмелье.

– Сисси? Ты как?

Она смыла воду в унитазе, что-то ответила, но он не расслышал.

– В общем, мне довольно хреново, – сказала она, когда вернулась и рухнула на край кровати.

– Наверное, что-то с животом? – Он немного отодвинулся.

– Наверное, – с сомнением кивнула она.

– Мне тоже не очень.

– Но тебе заслуженно, – слабо улыбнулась она. – Я думаю, мне нужно записаться на приём…

– На какой приём?

– К врачу.

Это был не первый случай проблем с желудком, и в конце концов она позвонила в поликлинику.

– Конечно, сходи.

– А если я их заражу?

– Нет, у них иммунитет. Вокруг них постоянно бактерии и прочее дерьмо.

Получилось, что последние часы юности Мартин провёл, поедая чипсы и посматривая старый телесериал: с голым Свеном Волльтером и Томасом Хелльбергом [148], щеголявшим в свитере фасона, который одноклассники Мартина в семидесятых считали крутым.

Сесилия вернулась домой к концу серии, села рядом на кровать, подождала, пока закончится финальная стрельба, а когда пошли титры, выключила телевизор и сказала:

– Слушай, я беременна.

III

МАРТИН БЕРГ: Конечно… рано или поздно жизнь неизбежно вмешается в литературу.

* * *

Плод, как сказали в женской консультации, к этому времени уже величиной с ладонь и весит примерно двести граммов. Сесилия, нахмурив лоб, рассматривала свой живот в зеркале. Он слегка округлился. Если бы Мартину не сказали, он бы ничего не заметил.

Он знал, что после лета в Антибе она прекратила пить противозачаточные таблетки. И не возобновила их приём, потому что предполагалось, что он задержится в Париже ещё на несколько месяцев. Хотя Сесилия и побаивалась манипуляций с гормонами, но, с