времена становления «лениноедства» как профессии искали «амурные» источники. Так появилось утверждение, что во всем якобы повинна казанская красавица Елена Ленина, в другом варианте — хористка Мариинского театра Елена Зарецкая и т. д. Но ни одна из указанных версий не выдерживала мало-мальски серьезной проверки.

Обо всем этом подробно написал в уже упоминавшейся книге «Ульяновы и Ленины. Тайны родословной и псевдонима» Михаил Штейн. Он же впервые разгадал и происхождение ульяновского псевдонима 36.

Впрочем, автор этих строк может засвидетельствовать, что еще в 50–60-е годы в Центральный партийный архив поступали письма родственников некоего Николая Егоровича Ленина, в которых излагалась достаточно убедительная житейская история. Заместитель заведующего архивом Р. А. Лавров пересылал эти письма в ЦК КПСС, и, естественно, они не стали достоянием широкого круга исследователей. Так что Михаил Гиршевич Штейн был действительно первым, кто поведал об этом в своих статьях и книге.

Род Лениных вел свое начало от казака Посника, которому в XVII веке за заслуги, связанные с завоеванием Сибири и созданием зимовий по реке Лене, пожаловали дворянство, фамилию Ленин и поместье в Вологодской губернии. Многочисленные потомки его не раз отличались и на военной, и на чиновной службе. Один из них — Николай Егорович Ленин, дослужившись до чина статского советника, приболел, вышел в отставку и в 80-х годах XIX столетия поселился в Ярославской губернии.

Дочь его — Ольга Николаевна, окончив в 1883 году историко-филологический факультет Бестужевских курсов, пошла работать в Смоленскую вечернюю рабочую школу в Петербурге, где познакомилась с Крупской. И когда возникло опасение, что власти могут отказать Владимиру Ильичу в выдаче заграничного паспорта, и Калмыкова стала подыскивать контрабандные варианты перехода границы, Надежда Константиновна обратилась к Лениной за помощью. Ольга Николаевна передала эту просьбу брату — видному чиновнику министерства земледелия, агроному Сергею Николаевичу Ленину. С аналогичной просьбой к нему, видимо, обратился и его друг — статистик Александр Дмитриевич Цюрупа, познакомившийся с Ульяновыми в Уфе.

Сам Сергей Николаевич знал Владимира Ильича по встречам в Вольном экономическом обществе в 1895 году и по его трудам. В свою очередь и Ульянов знал Ленина, он трижды ссылался на его статьи в «Развитии капитализма в России». Посоветовавшись, брат и сестра решили передать Ульянову паспорт отца — Николая Егоровича, который к тому времени был уже совсем плох (он умер 6 апреля 1902 года).

Согласно семейному преданию, Сергей Николаевич по служебным делам отправился в Псков. «Там, по поручению Министерства земледелия, он принимал прибывавшие в Россию из Германии сакковские плуги и другие сельскохозяйственные машины. В одной из псковских гостиниц С. Н. Ленин и передал паспорт своего отца с переделанной датой рождения Владимиру Ильичу, проживавшему тогда в Пскове» 37

Версия, по тем временам, вполне достоверная, и, видимо, именно так и объясняется происхождение главного псевдонима Ульянова — Н. Ленин.

16 июля 1900 года Владимир Ильич выехал за границу.

«НРАВСТВЕННАЯ БАНЯ»

О первых неделях пребывания за границей Ульянов подробно рассказал сам: «Приехал я сначала в Цюрих, приехал один и не видевшись раньше с Арсеньевым (Потресовым). В Цюрихе П. Б. [Аксельрод] встретил меня с распростертыми объятиями, и я провел 2 дня в очень задушевной беседе. Беседа была как между давно не видавшимися друзьями: обо всем и о многом прочем, без порядка, совершенно не делового характера.

…П. Б. очень «льстил» (извиняюсь за выражение), говорил, что для них все связано с нашим предприятием, что это для них возрождение, что «мы» теперь получим возможность и против крайностей Г. В. [Плеханова] спорить — это последнее я особенно заметил, да и вся последующая «гистория» показала, что это особенно замечательные слова были» 1.

Из Цюриха Ульянов направился в Женеву, где встретился с Потресовым. Выяснилось, что он тоже был у Аксельрода, потом у Плеханова и изложил им планы и намерения «литературной группы». Плеханову он отдал и проект заявления «От редакции». Георгий Валентинович, вместе с Засулич, прочел его и «ничего не возразил по существу. Он выразил только желание исправить слог, приподнять его, оставив весь ход мысли». Но у Александра Николаевича осталось впечатление, что Г. В. крайне недоволен, ужасно подозрителен и с ним «надо быть очень осторожным» 2.

Вне зависимости от разговора с Потресовым, поводов для плохого настроения у Плеханова было предостаточно. В апреле 1900 года на II съезде «Союза русских социал-демократов за границей» в Женеве произошел окончательный разрыв группы «Освобождение труда» с экономистским руководством и большинством «молодых» членов «Союза». Кускова, с несвойственной для светской дамы солдатской прямотой, — заявила: «Ну, что ж, Георгий Валентинович, до сих пор вы стояли во главе революционного движения. Теперь пришла очередь Сергея Николаевича [Прокоповича]» 3. И Плеханов с немногочисленными сторонниками создал самостоятельный «Русский социал-демократический союз», переименованный затем в «революционную организацию «Социал-демократ».

Всякий раскол неизбежно сопровождается склокой. И по приезде за границу Ульянов, вопреки своему желанию, сразу же попал в атмосферу столь не любимой им эмигрантской сутолоки, бесконечных разговоров и выяснения отношений. «В сутолоке я живу довольно-таки изрядной, даже чрезмерной, — писал Владимир Ильич Крупской в Уфу, — и это (NB) несмотря на сугубые, сверхобычные меры предохранения от сутолоки! Почти, можно сказать, в одиночестве живу — и сутолока тем не менее!» 4

Знакомые и знакомые знакомых из числа «молодых» убеждали его в том, что причина всей заграничной смуты в дурном характере Плеханова, что его поведение — «это сплошной натиск на личности и т. п., сплошное генеральство и раздувание пустяков из-за оплевания личностей, сплошное употребление «недопустимых» приемов etc.» 5. Надо сказать, что некоторые «приемы» действительно были весьма сомнительны. Еще в Пскове Ульянова, Потресова и Мартова изрядно смутило, например, то обстоятельство, что в брошюре «Vademecum» Георгий Валентинович использовал попавшие к нему сугубо частные письма Копельзона и Кусковой.

То, что характер у Плеханова был, как говорится, не сахар, — хорошо известно. Он обладал удивительной способностью восстанавливать против себя людей. «Вера Ивановна [Засулич] очень тонко заметила, — писал Ульянов, — что Г. В. всегда полемизирует так, что вызывает в читателе сочувствие к своему противнику» 6.

Когда, например, встал вопрос о назначении одним из редакторов заграничных изданий Копельзона-Гришина, Плеханов выступил против. Копельзон был, в общем-то, добродушным и неглупым человеком, хорошим практиком, хотя и довольно беспомощным в области теории. Так бы ему и сказать об этом. Но Георгий Валентинович сделал по-другому. «Чтобы доказать тов. Тимофею нелепость его притязаний, — рассказывал Стеклов, — Плеханов, дружески обняв его за талию, подвел к зеркалу и сказал ему: «Ну, посмотрите на себя в зеркало, разве такие