— Я не забуду, — сказала сеньора, и это было не просто обещание.

— Вам повезло, что ваша дочь по-прежнему с вами. И я рада за вас.

— Но ведь вы…

Консепсьон жестом остановила ее.

— Я успокоилась, — произнесла она на прекрасном английском, как будто в этот миг установления истины ей, кроме прочего, были даны и языковые навыки. Это действительно было так. Она вдруг остро ощутила присутствие Милагрос и словно стала физическим воплощением ее души.

— Я обещаю вам, что теперь все будет по-другому, — торжественно поклялась Абигейл.

Консепсьон смотрела на сеньору со своей больничной койки, как будто находилась на троне, и думала, сдержит ли та свое слово. Но кто она такая, чтобы вершить суд? Разве сама она не делала ошибок? Разве она тоже не получила свою долю прощения? Наконец Консепсьон, вздохнув, снова откинулась на подушки.

— Claro[121], — сказала она.

Конечно, теперь все будет по-другому. Как может быть иначе? Слишком многое изменилось, слишком многое было потеряно, чтобы ход грядущих событий мог остаться прежним.

Обе женщины молчали, наступила неловкая пауза. Тишину нарушали лишь ритмичный присвист работающего в комнате насоса и шум едущей по коридору каталки. Сеньора заговорила первой:

— Вы уверены, что я ничего не могу для вас сделать?

— Si, есть одна вещь, — застенчиво произнесла Консепсьон.

— Что угодно, только скажите, — в очередной раз повторила Абигейл. Казалось, она испытывала облегчение, что может быть хоть чем-то полезна ей.

Консепсьон снова представила себе Хесуса. Его губы, всегда готовые расплыться в улыбке; его глаза, в которых отражались любые оттенки чувств — радость или печаль, гнев или разочарование, — что угодно, только не безразличие, чуждое ему; его шершавая, как наждак, щека, которая касалась ее в ту ночь, когда они с ним лежали в постели, уютно прижавшись друг к другу, словно две ложки в ящике кухонного стола.

На губах ее мелькнула тень улыбки.

— Я бы хотела сделать один звонок, в другой город, por favor[122].

— Интересно, где это написано, что кофе в больницах обязательно должен быть ужасным? — Лайла сделала еще один глоток из своей дымящейся пенопластовой чашечки и скривилась.

Они с Каримом сидели в кафетерии, заняв столик у ряда окон, выходивших на автомобильную стоянку. По настоянию Лайлы Вон с Джиллиан отправились обратно в гостиницу. Заметив, что брат плохо выглядит, она заявила, что в данный момент ей меньше всего хотелось бы переживать еще и по поводу его здоровья.

Она не знала, куда подевались Абигейл с Кентом. В последний раз она видела их, когда те собирались выйти на улицу, возможно, чтобы подышать свежим воздухом или просто поговорить наедине. Казалось, они наконец-то достигли какого-то понимания. Перед лицом нового кризиса эти двое, похоже, были готовы отбросить свои взаимные обиды и объединить усилия, чтобы помочь Фебе.

Лайла знала, что ей тоже предстоит сосредоточиться на Ниле. Она не могла позволить чему-нибудь… или кому-нибудь… отвлекать ее от действий, необходимых для того, чтобы уберечь сына и помочь ему во время выздоровления. Сегодня ночью трагедию удалось предотвратить, но кризис, причем реальный кризис, продолжал разрастаться. И она несла ответственность — она одна, после того как погиб ее муж, — за то, чтобы провести сына через столь трудное испытание. А это означало, что с сегодняшнего дня она будет ставить интересы Нила превыше любых эгоистических желаний, которые могут возникнуть у нее. Твердо решив, что иначе не может быть, Лайла сидела, прихлебывая скверный кофе; взгляд ее скользил по комнате, задерживаясь на стенах цвета лейкопластыря, на людях, склонившихся над своими подносами за соседними столиками, на том, что виднелось из окна, — в общем, она смотрела на что угодно, только не на Карима.

Она не могла допустить, чтобы решимость ее испарилась.

— Не думаю, что их бизнес зависит от постоянных посетителей, — заметил Карим с присущим ему чисто рациональным подходом.

Лайла вздохнула.

— Ты, наверное, думаешь, что мне пора было бы уже привыкнуть к этому. Видит Бог, я действительно провела в больницах достаточно времени. Но с мамой все было по-другому, потому что я знала, что она умрет. И с моим братом — то же самое. Я знаю, что он выживет. Но когда речь идет о твоем сыне, который только что пытался убить себя… — Из горла ее вырвался какой-то тихий сдавленный звук, и она, опустив голову, прикрыла рот кулаком.

— В том, что он спасся, была своя причина. — Тихий голос Карима звучал успокаивающе. — В планы Господа не входило, чтобы он умер таким образом.

Лайла подняла глаза и внимательно посмотрела на него.

— Ты по-прежнему еще веришь в Бога? После всего, что с тобой случилось?

Он кивнул.

— В Коране написано, что продолжительность каждой жизни измерена. И только Аллах имеет над ней власть. Если бы это не было предопределено свыше, я сейчас вряд ли бы сидел рядом с тобой. Это касается и твоего сына.

Она недоверчиво подняла бровь.

— Значит, от человека в этом смысле мало что зависит?

— Только в плане того, как распорядиться отведенным нам временем.

У Лайлы появилось ощущение, что они сейчас говорят не только о Ниле.

— Раньше я тоже верила в Бога, — сказала она. — Но трудно сохранить веру в божественное, если тебе довелось увидеть своего мужа на полу с простреленной головой. — После похорон Гордона Лайла ни разу не была в церкви.

Губы Карима изогнулись в легкой ироничной улыбке.

— Тем не менее ты здесь. Живешь. И даже, можно сказать, цветешь.

Она вспомнила о том, что произошло между ними накануне вечером.

— Я тоже так думала. До этого момента.

— Ты не должна винить себя в том, что случилось с Нилом, — твердо произнес Карим.

Лайла пожала плечами.

— Я его мать. И это совершенно естественно.

— Значит, то, что ты сказала Абигейл, было всего лишь словами?

— Нет. Я действительно так думаю. Я не верю, что наши дети пытались покончить с собой из-за того, что мы с ней что-то сделали или не сделали. Но это не означает, что мы должны продолжать в том же духе, будто ничего не произошло. Я обязана сделать все от меня зависящее, чтобы гарантировать, что Нил не попытается когда-нибудь вновь повторить это. Даже если для этого придется надолго отложить свою личную жизнь. — Лайла отвела глаза, боясь, что они выдадут ее. Какая-то ее часть хотела, чтобы Карим прямо сейчас обнял ее, чего бы ей это потом ни стоило.