Ночью нас разбудил какой-то новый шум. Когда мы выглянули наружу, то увидели в небе светящиеся в темноте языки пламени от ракет «Фау-1», летевших в сторону Люттиха. Это заставило меня примириться с неприятным инцидентом под Штадткиллем, когда мне пришлось перевернуть прицеп с комплектующими «Фау-1». Но это чувство примирения быстро улетучилось буквально следующей ночью — одна из этих опасных птичек ударила по холму в каких-то ста метрах от нашего дома. Хорошо еще, что она не взорвалась. Однако мы не знали, насколько безобидным окажется следующий отказ данного оружия. Слухи о том, что при монтаже головок наведения «Фау-1» в последнее время были выявлены многочисленные акты диверсий со стороны иностранных рабочих, похоже, не были беспочвенными.

Подполковник В., по всей видимости, являлся заговоренным, и мне становилось порой просто жутко — мало того, что снаряды его не брали, он их еще и притягивал. Так, накануне подполковник стоял возле своего дома вместе с двумя посыльными, и в этот момент разорвался снаряд. Одного посыльного убило на месте, другого тяжело ранило, а у него ни единой царапины! Совсем же недавно он сидел в своей машине на дороге напротив моего командного пункта. И вновь разорвался снаряд. Троих ранило, но подполковник В. остался цел и невредим!

23 декабря 1944 года я поехал в штаб 6-й танковой армии СС. Необходимо было обговорить вопросы, связанные с нашим плохим оснащением, ведь ранее длительное применение моих подразделений не предусматривалось. У нас не имелось полевых кухонь, и поэтому приходилось постоянно импровизировать, чтобы обеспечить людей горячим питанием. При начинавшихся холодах неприятным становилось также отсутствие термосов для переноски пищи. Требовалось и зимнее обмундирование. Об этом и об отсутствии артиллерии я хотел доложить лично.

Погода прояснилась, и для вражеской авиации создались благоприятные условия. Нам не раз приходилось останавливаться и прыгать в придорожные канавы. Поэтому мы продвигались вперед не так быстро, как хотелось, объезжая порой пробки прямо по полям. После города Нидер-Эммельс, когда нам опять пришлось лежать на животе, прячась от неприятельских самолетов, меня внезапно охватил жуткий озноб — за последние дни рана немного загноилась, и, возможно, это и послужило причиной моего недомогания.

Невдалеке виднелся одиноко стоявший крестьянский дом, и мы с обер-лейтенантом Г. решили зайти в него. Там мы увидели сидевших за столом немецких солдат. Оказалось, что у них сломалась машина и они зашли в избу погреться. Меня угостили горячим чаем, но озноб не прошел. Пришлось в штаб армии отправить одного офицера для поручений, а самому остаться. У хозяйки я попросил разрешения воспользоваться постелью, чтобы отлежаться. Хорошо, что при мне было несколько таблеток аспирина, а главное — бутылка рома, из которого мой водитель приготовил крепкий грог. Запив им пять таблеток аспирина, я рухнул в постель. Однако озноб не проходил, и меня трясло так, что кровать грозила развалиться.

Солдаты на кухне взяли надо мной шефство и приготовили еще одну порцию грога. Мои зубы буквально выбивали дробь, и мне удалось выпить не более половины. Отдав своим благодетелям остатки рома, я наконец забылся сном и к моменту возвращения своих людей был в состоянии поехать «домой», то есть на свой командный пункт.

Утром 24 декабря прибыл долгожданный минометный дивизион. И хотя накануне праздника любви и примирения думать о войне, смерти и разрушении было неправильно, поступившую в мое распоряжение артиллерию я воспринял как рождественский подарок. Мне было не до выслушивания форменного доклада майора, командовавшего дивизионом, и мы сразу приступили к делу, засев за карту.

Я начал показывать на карте майору места для размещения его батарей, а также разведанные цели и вначале не обратил внимания на его нерешительность. Он мялся и явно не осмеливался сказать что-то очень важное. Однако, когда я на прощание попросил его побыстрее занять огневые позиции и сразу же доложить мне об этом, командир дивизиона все же набрался мужества и заявил:

— Господин подполковник! Я вынужден доложить, что на весь мой дивизион имеется всего шестнадцать мин, а на подвоз боеприпасов рассчитывать не приходится.

От такого известия я чуть было не потерял дар речи, не зная, плакать ли мне или смеяться. Зачем мне артиллерия без боеприпасов? Этот рождественский дар поистине напоминал подарок, сделанный данайцами[268].

Естественно, я не стал изливать свой гнев на ни в чем не повинного майора, однако мой последовавший вслед за этим телефонный разговор с начальником артиллерии проходил на довольно повышенных тонах. Дивизион же по моему приказу до подвоза боеприпасов был размещен на запасных позициях возле кайзеровских казарм. Там он и оставался вплоть до того момента, когда нас сменили другие части.

Данный пример характерен для положения дел на многих участках фронта во время проведения Арденнской наступательной операции — необходимое снабжение отсутствовало практически везде. Не мне, конечно, судить о причинах этого. Возможно, виной тому было отвратительное состояние дорог, нехватка горючего для транспортных машин или господство неприятельской авиации в воздухе. А может быть, причина заключалась в отсутствии необходимых средств у самой Германии?

В таких условиях я вновь вспомнил слова Адольфа Гитлера, когда 22 октября 1944 года он ставил мне задачу на проведение так и не осуществленной операции «Гриф». Тогда фюрер заявил, что Организация Тодта[269] предприняла целый ряд всеобъемлющих мер по решению вопросов, связанных с организацией снабжения войск. Для обеспечения фронта ею якобы в достаточном количестве были подготовлены грузовики, работавшие на древесном газе, а на всех дорогах в районе наступления для этих машин созданы огромные запасы дров. Однако во время своих многочисленных поездок, когда в декабре мне пришлось исколесить прифронтовую территорию вдоль и поперек, никаких грузовиков Тодта, работавших на древесном газе, я так и не увидел.

К сказанному следует добавить еще один эпизод. Как-то раз под бельгийским городом Борн, где размещалась моя спецрота, я встретил полковника люфтваффе Г., который был награжден высшим германским орденом — Рыцарским крестом с бриллиантами. При нем находились штаб и сложные радиоустройства для управления с земли воздушными боями новых реактивных истребителей Ме-262[270]. В ясном небе днем и ночью кружились самолеты американских ВВС, но воздушные бои наблюдались крайне редко. На мой вопрос, почему такое происходит, полковник подтвердил, что у него еще ни разу не возникало возможности наведения наших истребителей со своего командного пункта, что было вполне объяснимо — для поддержки проведения Арденнской наступательной операции наши люфтваффе располагали всего сорока двумя новыми реактивными истребителями.