Затем он прошёл в келью лаврского схимника Алексия и после беседы с ним опять начал молиться. Окончив молитвы, спросил старца, где тот спит. Алексий молча показал на чёрный открытый гроб. Царь опять принял благословение — у схимника и, крестясь на ходу, покинул лавру.

За заставой он приказал остановить лошадей, встал в коляске и долго-долго, обернувшись к городу, смотрел на него.

Потом приказал трогать.

Александр уезжал в Таганрог — врачи рекомендовали императрице провести зиму на юге. Выбор Таганрога в качестве зимнего курорта выглядел более чем странно, и к этому выбору мы ещё вернёмся.

Выехал император в Таганрог с минимально возможным для монарха сопровождением: начальник главного штаба генерал-адъютант барон Дибич, лейб-медик баронет Виллие, доктор Тарасов, вагенмейстер полковник Соломка, четыре обер-офицера и немногочисленная прислуга.

Приехав в Таганрог, он начал устраиваться в небольшом одноэтажном домике (на нём я тоже остановлюсь отдельно). Готовясь к приезду вскоре последовавшей за ним императрицы, сам чистил дорожки в саду, сам развешивал в комнатах лампы, сам вбивал гвозди для картин и перетаскивал диваны. Он как будто готовился не только к приезду жены, но и ещё к чему-то… Не готовился ли он к новой своей жизни — уже не в качестве царя, которому служит вся держава, а в качестве простого человека, обслуживающего себя собственными руками?

20 октября 1825 года в той же узкой компании (Дибич, Виллие, Тарасов, Соломка) Александр уезжает в Крым. Там, в купленной им у графа Кушелева-Безбородко Ореанде, он вслух помечтал:

— Скоро переселюсь в Крым и буду жить частным человеком. Я отслужил двадцать пять лет, и солдату в этот срок дают отставку…

3 ноября 1825 года император подъезжал к Мариуполю (это — в ста километрах от Таганрога). На последней станции он случайно встретился с едущим из столицы фельдъегерем Масковым, принял от него бумаги и приказал сопровождать себя. По дороге ямщик погнал и вывалил фельдъегеря на мост. Ударившись головой, тот остался неподвижен… Царь оставил с ним доктора Тарасова с приказанием лично доложить о состоянии Маскова…

Вскоре доктор доложил о том, что пострадавший скончался… У царя возбуждённо блеснули глаза — Масков имел с ним большое внешнее сходство. И — на том сходятся многие, включая академика-историка Сахарова, — похоже, что Александр понял: для него вдруг неожиданно открылась возможность скорого финала.

Впрочем, это был лишь пролог финала…

НА ЭТОМ точные исторические факты почти исчерпываются и начинаются версии, сходящиеся в итоге на фигуре Фёдора Кузьмича как новой ипостасти Александра. В то же время обстоятельных исследований, непосредственно посвящённых версии: «Александр — это Кузьмич», имеется не так уж много — вопреки её загадочности, охотников углубиться в тему почему-то почти не нашлось.

Среди самостоятельных источников здесь стоит отметить три:

1) изданную в 1911 году четвёртым изданием монографию Г. Василича «Император Александр I и старец Феодор Кузьмич. По воспоминаниям современников и документам» («Легенда о старце Кузьмиче и Александре I»);

2) труд князя Барятинского «Царственный мистик (Александр I — Фёдор Кузьмич)» — первое издание в 1912 году;

3) исследование великого князя Николая Михайловича «Легенда о кончине императора Александра I в Сибири в образе старца Фёдора Кузьмича», опубликованное в № 7 «Исторического вестника» за 1907 год, а потом — и за границей на немецком языке, плюс монографию всё того же августейшего историка «Император Александр I».

Последнюю работу надо определять как весьма посредственную, глубиной не отличающуюся (зато — верноподданную). Однако именно «августейший» труд особо интересен ввиду крайней и достоверной осведомлённости его автора, хотя он нередко о многом просто помалкивает.

И ещё надо упомянуть о принадлежащих перу Льва Толстого «Посмертных записках старца Фёдора Кузьмича». Толстой заинтересовался проблемой в 1890 году (если не значительно ранее), то есть до выхода в свет работ и Василича, и Николая Михайловича, и Барятинского… Но опубликована неоконченная повесть Толстого была лишь в начале 1912 года в Берлине, в «Свободном слове» в публикации посмертных произведений графа Толстого. В феврале этого же года она появилась с купюрами в журнале «Русское богатство». Номер тут же был задержан цензурой, а редактировавший журнал Короленко — предан суду. Скорее всего, причиной было убеждение Толстого в истинности версии о прижизненном преображении царя.

Попадаются весьма прозрачные намёки в пользу этой версии и у такого авторитета, как Николай Карлович Шильдер, автора официальной истории царствований Павла и его сынов Александра и Николая. Относительно же Василича должен сказать, что, читая его книгу, то и дело наталкиваешься на логические неувязки — факты, им приводимые в пользу версии, противоречат его же негативным выводам.

Усматриваются несообразности (возможно, невольные, обусловленные задачей доказать противоположное видимой позиции пишущего) и в великокняжеском произведении. Николай Михайлович явной нелогичностью выводов из им же сообщённых фактов как бы намекал читателям: сами, мол, соображайте, согласен ли я с версией о том, что «Кузьмич»-Александр — легенда. Прямо поддержать версию об аутентичности царя и старца великий князь, естественно, не мог, даже если и был убеждён в её справедливости (точнее — знал о ней).

В то же время соображения в пользу версии: «Александр — это Кузьмич», высказанные князем Барятинским, логически вполне корректны. Причём, как и великого князя Николая Михайловича, «просто» князя Барятинского следует рассматривать как фигуру, хорошо осведомлённую без «испорченных телефонов». Владимир Владимирович Барятинский, родившийся в 1874 году в Петербурге и умерший в Париже в 1941 году, воспитывался в тесной дружбе с сыновьями Александра III. Сам из Рюриковичей, сын урождённой графини Стенбок-Фермор и внук наместника Кавказа, Барятинский недостатка в сведениях — писаных и не записанных — об Александровской эпохе не испытывал, как и недостатка в литераторских талантах. Одновременно он являл собой личность независимую и критически настроенную к предрассудкам дворянско-чиновничьей среды. Так что его труд в обоснование тождества императора и старца выглядит очень убедительно как в фактическом, так и в логическом отношении.

Между прочим, по предположению (и — отнюдь не беспочвенному) Барятинского, в Александро-Невской лавре служился не молебен, в принципе, перед привычным и частым очередным отъездом императора из столицы, а служилась панихида! Отсюда — и запертые двери, и отсутствие оружия, и таинственность обряда, и глухие последующие слухи о его сути…

ЦАРЬ, убедившись в смерти фельдкурьера Маскова, вернулся в Таганрог 5 ноября 1825 года, с лёгким недомоганием… И Барятинский очень тщательно и критически проанализировал записи тех, кто был рядом с Александром с начала по середину ноября, то есть жены, князя Волконского, медиков Виллие и Тарасова.

Так или иначе, официальной датой смерти императора стало 19 ноября 1825 года, и события после этой даты оказываются такими же противоречивыми, как и жизнь царя до неё. Подробно описать и проанализировать их было бы интересно, но мне предстоит сказать об Александре ещё столько, что останавливаться на подробностях, не рискуя отклониться недопустимо далеко в сторону от основной темы книги о Русской Америке, я просто не могу.