— Ну-ка, вот тут подерж.

Незаметно я превратился в незаменимого работника класса «принеси-подай». Иногда мне доверяли что-то более сложное, например, отпиливать доски по сделанной Рафиком разметке. Некоторые доски он перепиливал заново, не потому, наверное, что я не попал в его разметку, а потому что его глаз намечал место отпила лучше всякой разметки.

Он никогда не делал события из моих мелких неудач. Работа была для него плетением непрерывной ткани, в которое он вплетал и меня.

Если же я заходил в часы, когда его большая семья пила чай, меня звали за стол как родственника. Мне нравилась его жена, Айва, которая весело шутила и выставляла на стол лучшее варенье. Ей почему-то нравилось, что я захожу в гости. Айва подтрунивала над моей городской беспомощностью. Её забавляло присутствие человека, так непохожего на окружавших её мужчин.

Больше всего мне нравилось ездить с Рафиком за дровами. С этого, в общем, и началось наше новое знакомство. В среду, на пятый день в Филино, я стоял на мосту через Вычу и думал, сколько ещё выдержу в этой дыре. Я услышал лязганье тяжелого грузовика, но не повернулся, потому что все дороги в Филино вели в никуда, все грузовики были призраками, всё движение было иллюзией, звуки — ненастоящими, надежды — ложными.

Грузовик сбавил ход, подкрался ко мне с выключенным мотором, и я услышал голос Рафика:

— Тебя докинуть, может?

Я кивнул.

— У тебя родственники что ли тут какие? — спросил Рафик, когда я устраивался на холодном сиденье, укрытого грязным покрывалом.

— Нет. Я репортаж пишу. Методом полного погружения.

Рафик кивнул и больше не спрашивал.

Ехал он не в Филино, а ровно наоборот, то есть было непонятно, куда он, по его мнению, мог бы меня подвезти. Вероятно, он просто понял, что я нуждаюсь не в извозе, а в какой-нибудь цели. Пусть даже столь простой, как поиск нескольких сухих бревен.

Сначала мы заехали на скошенный ещё летом колючий луг, где Рафик скидал в кузов подсохшие клочья сена, оставшиеся после уборки. По пути мы заехали на кладбище, убрали с могил траву и листья. Рядом с кладбищем была березовая роща. Радик выискивал упавшие деревья, пинал их ногой, проверял на трухлявость, и, выбрав нужное, с остервенением пилил на чушки, которые я таскал и скидывал в кузов.

Работал Рафик отрешённо и зло. Но работа заканчивалась, он забрасывал в кузов годные ветки, затягивал металлические замки борта и говорил:

— Э-э, вдвоём-то как быстро справились…

Это был уже другой Рафик, разговорчивый и умиротворенный, которого ничто уже не беспокоило. И даже когда по возвращению в Филино он обнаруживал под грузовиком масляную лужу, то лишь махал рукой:

— Ла-адно, потом починим. Пошли обедать.

В пятницу вечером мы сидели с Рафиком на крыльце, оттирая руки от машинного масла, когда зашёл Иван. Ему нужен был перфоратор.

— Есть перфоратор, — кивнул Рафик. — Работа не волк. Заходи давай.

Сам собой в саду накрылся стол и был извлечён из гаража огромный мангал-жаровня, появился тазик маринованного мяса и ещё один тазик с овощами и огромная кастрюля с картофельным пюре. Рафик раздувал угли, и едкий дым полз по огороду гигантской шляпой, которую рыхлила решётка забора.

Было почти морозно. Мне выдали бесформенную куртку со срезанными нашивками, которая сначала села неуклюже, точно пластмассовая, но потом обмялась и стала почти своей.

Пили мало. Выставленная Айвой бутылка осталась почти нетронутой. Мы сидели в кромешной темноте, глядя на светящие дырочки мангала, и вели необременительную беседу, состоящую из молчания и спонтанных мыслей.

Иван, оказывается, работал с отцом на ассенизаторной машине, что давало неплохой доход. Рафик смеялся:

— Нормальный бизнес, из говна деньги делать.

— Не будем делать, в говне потонете, — беззлобно отвечал Иван.

Но было у него и другое занятие: заочно он учился на ветеринара, мечтал поступить на медицинский и стать хотя бы фельдшером. В Филино был острый дефицит медработников.

— Бррр… — поеживался я в своей робе. — У меня от запаха больничного мороз по коже. Не могу понять, что тянет людей в медицину.

— То же, что и в говновозы, — отвечал Иван. — Без этого не обойтись.

— Ваня молодец, — кивал Рафик.

Ещё давно Рафик полоснул себе по бедру циркулярной пилой, и если бы не жгут, который Иван наложил каким-то хитрым образом, потерял бы много крови.

— Чуть яйца мне не отрезал жгутом, — смеялся Рафик.

Вечером зашёл ещё один гость, пожилой старик с красным и нервным лицом, которого все звали Кимыч. Кимыч приволок две здоровые рыбины. Он тут же развил бурную деятельность, заставил Айву притащить таз и принялся потрошить рыбу неудобным тупым ножом.

Рафик, глядя на его суету искоса, цыкнул языком, словно с досады.

— Не ешь рыбу? — удивился я.

— Да наловят хер поймешь где, потом не знают, куда девать. Делать нечего. Лучше бы работать пошёл.

Кимыч был дальним родственником Айвы. Когда ему налили, он успокоился, бросил рыбу и стал рассказывать о рыбацких приемах: о блеснах за полторы тысячи и какой-то особой приманке, которая пахнет валерьянкой.

К позднему вечеру мы окончательно сдружились с Иваном. Вертя в руках пустую рюмку, он сказал:

— Я твою статью читал. Тут многие читали.

Я стоял напротив, засунув руки в карманы. Было морозно. Из носа текло, и я промакивал губу рукавом.

— Ерунда вышла, — ответил я. — Холостой выстрел.

— Холостой… — повторил Иван, словно проверяя слово на вес. — Ты первый, кто приехал сюда и попытался разобраться. Так отец мой сказал. Он навидался экспертов разных и журналистов тоже. Он у меня говорить не любит. Но он тебя уважает. И я тоже. Просто хотел сказать.

— Спасибо. Давай ещё чуть-чуть выпьем. Раз ты меня уважаешь.

Мы чокнулись. Я спросил:

— Сам что думаешь? О «Заре»?

— Не знаю. Даже если там что-то есть, доказать не дадут. Живём же.

— Доказать — это одно. Самим бы понять.

* * *

Знакомство с Рафиком оказалось полезным и по другой причине: я перестал бояться узких филинских проулков, где невозможно увернуться от расспросов. На самом деле, никто ко мне не приставал с расспросами, но порой я ловил на себе настороженные взгляды.

Меня записали в друзья или родственники Радика, и подозрительность ушла.

Свободное время я посвятил сбору образцов, которые запаковывал в полиэтиленовые мешочки. Внутрь я кидал записки. «Щепка. Бревно. С/з выезд. Возле рощи». Или: «Почва. Заречная, 17. Со стороны берега».

Я носил дозиметр, временами клал его на землю или старый пень, подносил к самой реке, проверял филинские овощи и питьевую воду. Фон оставался низким, лишь иногда на гранитных лысинах, которые встречались возле Филино, счетчик показывал до 50 мкР/час. Но чаще показания не дотягивали и до двадцати.