Один из близко знавших ее европейцев определил ее характер, как «сложный, запутанный, обескураживающий, загадочный и несносный». Возможно, такой акцент на непостижимость он сделал как человек качественно иной, западной культуры. Но Цыси, действительно, оказалась на самом острие событий в самый, пожалуй, сложный, переломный период китайской истории — и, как человек, живо и глубоко на все реагирующий, была полна противоречивых представлений и устремлений. Каково-то, с ранней юности проживая в Запретном городе, среди непременных толп кукольных жен, наложниц, служанок и евнухов, встать перед необходимостью не только вникать во все хитросплетения западной дипломатии, но и участвовать в перестройке жизни Поднебесной на неведомый прежде лад? Да еще при таких природных задатках — одним взглядом она могла и- очаровать, и нагнать ужас. Пока же она связала свою судьбу со сторонниками реформ и не могла не желать им успеха. Хотя князь Гун в 1865 г. был лишен престижной приставки «советник» к своему титулу (но при этом остался при всех делах), а вдовствующая императрица Сяо Чжэнь скоропостижно скончалась при непроясненных обстоятельствах.

Наложница императора в парадном наряде

* * *

О необходимости перемен речь зашла довольно давно. Еще выдающийся ученый-энциклопедист Вэй Юань (1794–1856 гг.), давая обширный свод сведений об иностранных государствах, подчеркивал, что в этом направлении надо работать гораздо углубленней. И что не надо затягивать со строительством арсеналов, верфей, пароходов, что надо реорганизовать армию и аппарат управления, больше переводить западной литературы.

Сама постановка вопроса о возможности заимствования в больших дозах чужих знаний звучала как в некотором смысле потрясение основ. Поднебесная имела горький исторический опыт поражений от иноземцев — она и сейчас жила под властью маньчжурской династии, как бы та ни ассимилировалась, и тем более налицо был опыт последних десятилетий. Но что ее культура — поистине дарованная Небом, что это запечатленный Путь Дао, что ничего более совершенного человеку достигнуть не суждено — для китайцев было аксиомой. Они считали, что совершают великое благодеяние, осчастливливая ею другие народы. А тут — с кого-то брать пример… Брало сомнение: не слишком ли дорого мы собираемся платить за паровозы «Made in China»?

Но, и еще раз но — пример брать приходилось. Один министр посетовал, что такова уж судьба — жить в «новом демоническом мире усиления государств».

Известный педагог Фын Гуйфэнь (1809–1875 гг.) разрешил это противоречие в следующем афоризме, ставшем девизом: «восточное учение — основное, западное учение — прикладное». Поднебесная веками щедро делилась своими знаниями, в первую очередь конфуцианскими устоями, с другими народами — и они на их основе смогли открыть что-то такое, до чего у китайцев, за другими срочными делами, не успели дойти головы и руки. Собственно, они ни у кого ничего не собираются заимствовать и никому не должны говорить спасибо — поскольку имеют полное право взять процент со своего капитала.

Здесь надо уточнить один важный момент — оценку значимости достижений человеческого разума представителями разных культур. Для западного исследователя научное открытие или техническое изобретение — это в первую очередь индивидуальное достижение, то, что дает возможность испытать чувство высшего самоутверждения, превосходства над всеми, превознесения себя в запредельное. Китайский ученый муж в этом отношении куда скромнее. Для него воистину — «ничто не ново под луной». И на самой луне, и где-либо еще — тоже. Все уже есть, причем в самом совершенном и законченном виде — в Великой Пустоте Дао, которая в то же время и Великий Предел всего. Китаец не открывает — он получает дар. Может западный человек, не покривив душой, утверждать, что он способен на это согласиться? Нет, не может. Потому как что стоили бы тогда для европейца девятнадцатого века все его пароходы и гаубицы, а для его потомков, в первую очередь заокеанских, все то, что опутывает нас сейчас и из чего, боюсь, нам до Страшного Суда не выпутаться? Так что курс на модернизацию жизни Поднебесной, взятый пекинским двором, был назван «политикой самоусиления» — ив эти слова вкладывался глубокий философский смысл.

В Китае были и те, кто идейными соображениями особенно не мучился, а просто считал необходимым немедленно, пока не поздно, браться за дело. Кроме князя Гуна и его сторонников, ими были еще и недавние победители тайпинов, те самые создатели и полководцы региональных армий — типа «хунаньских молодцов». Можно назвать Ли Хунчжана, командира «Хуэйской армии», человека, близкого к Цыси — ему суждено было стать ведущим китайским дипломатом. Это и упоминавшийся уже Цзэн Гофань, и Цзо Цзунтан, и некоторые другие. Все они, будучи своеобразными командующими военных округов, добились положения правителей больших областей (с населением в миллионы, а то и десятки миллионов человек), которые находились в почти полном их подчинении. Но особенность ситуации была в том, что они вовсе не чувствовали себя самостийниками, им не был присущ сепаратизм в традиционном его понимании. В их душах была хорошая конфуцианская закваска, если не всегда, то очень часто напоминавшая о долге служения Поднебесной и ее народу. А еще все они носили богато расшитые атласные халаты, полагающиеся только высшим сановникам империи. Другие же вельможи, щеголявшие при том же дворе в таких же халатах, прекрасно знали, что златотканые драконы, извивающиеся на одеяниях их коллег — очень верно символизируют стоящую за ними военную и экономическую силу.

Центральная власть к тому времени ослабла уже настолько, что для нее благоразумнее было делать вид, что так и надо, и стараться наилучшим образом использовать сложившиеся реалии. Кто-кто, а императрица Цыси умела и то, и другое: и делать вид, и использовать реалии.

Императрица Цыси среди гвардейцев

Собственно, «региональные милитаристы» и были едва ли не главными деятелями «политики самоусиления» — при этом проводили ее в своих владениях используя и ту власть, которой обладали при дворе и в центральных ведомствах, где занимали обычно немалые посты.

А в Запретом городе по-прежнему царила разноголосица мнений, и, как нам предстоит еще убедиться, даже генеральная политическая линия могла вильнуть совсем в другом направлении. Не будем забывать, что та же госпожа Цыси — хоть и запретила в конце концов бинтовать девочкам ноги, но у самой у нее ногти были длиной сантиметров в двадцать пять — и ярко накрашенные. А евнухи?

* * *

Нельзя сказать, что процесс пошел интенсивно. Все же «реформы сверху», даже если они движутся не только амбициями власть имущих, но и их заботой о благе отечества, не вдохновляют подданных на великие свершения системой стимулов, подобной той, что привела когда-то Запад к промышленной революции и вообще к капитализму. Поначалу дело ограничивалось созданием новых казенных предприятий, преимущественно оборонных. В одном из указов князя Гуна говорилось: «При всестороннем исследовании политики самоусиления становится очевидным, что главным, в ней является подготовка войск, а подготовку войск, в свою очередь, надо начинать с производства оружия». А Ли Хунчжан писал; «Сегодня главным средством обороны от врагов и основой самоусиления является производство машин».