Жизора и нескольких других замков, за удержание которых, с согласия короля Англии, король Франции оставлял ему все прежде находившиеся под его властью города, что попали в его руки, из-за превратностей войны, а именно — Тур, славный останками Святого Мартина, город Иссуден и много других крепостей в Берри и в Оверни. Изданием статута о штрафах, налагаемых на нарушителей этих соглашений, была предпринята предосторожность для предотвращения всякого недоразумения между двумя государями в будущем. Но как вскоре стало очевидно, любая предосторожность доказала свою бесполезность в деле укрепления предложенного мира.

В конце концов, король Франции, раскаиваясь в том, что он сделал, и негодуя на тех своих подданных, что предлагали миролюбивые советы, стал более склоняться к тому, чтобы нарушить договор, нежели к тому, чтобы его соблюдать. В то же время, король Англии, не удовлетворившись отсутствием компенсации за умаление (хотя и пустяковое) своих границ, нашел, как говорят, в каждой формулировке только что подписанного мира средства и возможности, чтобы раздражать французского короля, уже решившего нарушить договор. Поэтому, еще раз между государями вспыхнула война, чему не могли помешать ни священное время Поста и Пасхи, ни немилосердность непогоды, которая была более суровой и продолжительной чем обычно, ни голод, который сверх меры разбушевался во все провинциях — никакое препятствие не являлось достаточным для того, чтобы побудить их ненадолго отложить свой гнев, который был на какое-то время успокоен увещеваниями их друзей, и во время перемирия все ждали начала нового сезона, когда короли выйдут на бой.

Также в это время, против короля Англии началось восстание бретонцев, которые, вскармливая у себя мальчика Артура и привлекаемые могучим предзнаменованием его имени, добавили дополнительную причину королю Франции еще раз испытать фортуну войны. Ведь когда король Ричард, вплоть до совершеннолетия своего племянника, которому тогда было только 10 лет, потребовал опеку над, чтобы быть способным еще крепче привязать Бретань к своим интересам против внешних сил, бретонские нобли, на это обиделись, больше из-за подозрения, чем из осторожности, и силой выступили в поддержку мальчика, удалив его от глаз приближающегося дяди в самые глухие месте Бретани. Но ход и результат бретонского мятежа должен быть более подробно рассмотрен в надлежащем месте.

Глава 19.

О внезапной смерти в Англии аббата Кана.

В это время король Ричард послал из заморских владений в Англию аббата Кана, облаченного полномочиями, чтобы глубоко и пристально исследовать вопросы, касающиеся сбора доходов. Этот аббат был едва ли сведущ в литературе, но в светских вопросах был чрезвычайно мудрым и красноречивым. Я говорю – мудрым, согласно писанию: "Сыны века этого мудрее сынов света в своем роде" (от Луки, 16,8), поскольку, надо принять во внимание, что возвысившись от положения находящегося под гнетом дисциплины монаха к тому, чтобы стать управляющим монастырем, он, согласно апостольским словам: "Никакой воин (Господа) не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику", во избежание каких-либо светских дел, должен был бы казаться дитем света, однако, по своему разумению в ведении светских дел он показал себя дитем мира сего, мало заботясь, или даже отказываясь понимать (хотя он то мог бы об этом хорошо помнить), насколько противоречит это греховное действо его званию монаха и должности аббата.

Наконец, добившись благосклонности государя, благодаря постоянному раболепию, под видом, как говорили, верности и преданности, он внушил ему мысль о том, что казна его терпит большие потери из-за бесчестности королевских чиновников, и если раскрыть их дела и наказать, то доход может быть удвоен без дополнительного выжимания средств из провинций. Ухо государево оказалось внимательно к этим словам, и он попросил его взять на себя осуществление этого плана, и наделил его полномочиями, чтобы он смог отплыть в Англию. После чего, с преданностью откликнувшись на королевскую просьбу или приказ, он явился в Лондоне к архиепископу Кентерберийскому, который управлял королевством, и ознакомил его с королевской волей и сообщил ему о той власти, которой он сам теперь обладает ради осуществлений желаний короля. Хотя архиепископ Кентербери не сильно одобрял этот замысел, все же он не думал, что в его обязанности входит противиться исполнению им его обязанностей. Затем, по всей Англии были разосланы королевские предписания о том, что шерифы провинций должны быть в назначенный день в Лондоне, чтобы отчитаться перед аббатом о делах управления. Тем временем, хвастая и выставляя на показ свою власть, он задержался на время великого поста в Лондоне, но ему было не суждено ни провести праздник Пасхи, ни спросить отчета в делах управления у тех, кому он приказал быть после Пасхи в Лондоне, ибо сам он, перед Пасхой, оказался тем, кто предстал с отчетом о своих собственных делах перед Высшим Судьей, и насколько он ждал отчета от других, настолько же сам он был не готов к этому, ведь через несколько дней после своего прибытия в Англию, он ушел из этого мира, а те люди, что страшились его появления, мало огорчились о его уходе.

Глава 20.

О заговоре, устроенном в Лондоне неким Уилльямом и о том, как он заплатил за свою дерзость.

Между смертью вышеупомянутого аббата в Лондоне и ужасным концом одного человека, о котором будет упомянуто позднее, произошли большие события, отделенные друг от друга лишь несколькими днями. По велению судьбы ни один из них не испытал радость Пасхи, но смерть разделила коротким промежутком тех, кто походили друг на друга как в своей сути, так и в своих планах. Ведь аббат, добиваясь благодарности от короля и спокойствия для провинций, считал необходимым ограничить воровство и необузданную жадность королевских чиновников, тогда как этот человек, житель Лондона, как бы под знаком верности королю, взял на себя обязанность защищать бедных людей против наглости богатых, в сильных выражениях (поскольку он был очень красноречив) утверждая, что при каждом королевском эдикте богатые сохраняют свои богатства, и своей властью возлагают всю его тяжесть на бедных, обманывая, таким образом, королевское казначейство на большие суммы. Он родился в Лондоне, и был назван Уилльямом, получив прозвище от своей Длинной Бороды, которую он лелеял, как он говорил, для того, чтобы она была бы неким символом, который был бы заметен на разных встречах и публичных собраниях. У него было живое остроумие, он был достаточно сведущ в литературе и сверх меры красноречив, и желая, от некоей врожденной дерзости, добиться способа и средства сделать себе великое имя, он начал замышлять новые предприятия и планировать осуществление далеко идущих планов.