Чувство родства потянуло её вперёд. Их общая потеря, их общее существование — всё разделилось до и после того, кто объединил их.

Не лётный брак, нет. Какой мог быть лётный брак у Эйры, что не имела в себе крови доа? Как о том помыслил бы Скара, навеки связанный с Мораем? Но через почившего маргота они обрели нечто общее, чего доселе никогда не случалось в истории лётных браков.

Словно бы сочетались через кого-то третьего.

«Сэр Лионай оценил бы», — подумалось ей.

Не ведая страха, как к старому другу, Эйра потянулась и коснулась жёсткой чешуи на его носу. Влага и холод отступили. Огня в Скаре, может, и не было; но тепло огромного живого существа тут же заискрилось под подушечками пальцев.

Могучая сила взбурлила под его шипастой шкурой. Скара чуть боднулся в ответ; и после отстранился, уходя глазами от схаалитки и от мёртвого маргота. Над могилой просвистел его украшенный гривой хвост. Заскрипела земля под драконьими лапами, и Эйра поняла, что нужно вылезти.

Она обернулась к Мораю. Сердце сжалось, когда она поняла, что теперь прощается навсегда. Мертвец намок под дождём, его волосы потемнели, а ворот кафтана смялся. Но Эйра не посмела приникнуть к нему в последний раз и хоть ненадолго забыться; нетерпение Скары витало в воздухе. Поэтому девушка лишь спешно пригнулась, поцеловала ледяной мокрый лоб, а после этого выбралась из гроба и закрыла его.

Она вылезла в полумрак кладбища и вновь застыла в невольном волнении. Огромный зверь скользил перед ней, над ней, вокруг неё — шелестела трава, шуршали когти, и ночь будто бы ожила.

Ночь эта ждала грозы.

Эйра неуверенно качнулась вперёд. Скара поймал её намерение, это неловкое, но внутренне страстное желание сближения. И переступил так, чтобы стать к ней полубоком. Его длинная шея поднесла голову ближе; они снова встретились глазами. Но на сей раз от этого соединения вспыхнул восторг.

«Небо. Ты — моё небо», — подумала Эйра и сделала ещё шаг. Лапа Скары придвинулась к ней в ответ. Он прилёг на один локоть, всеми остальными тремя лапами оставшись стоймя.

Он приглашал её на себя. Как доа, как всадника, как супруга — которым она не была.

И всё равно она заслужила такую честь.

«Да славится Схаал», — подумала девушка и вздрогнула, когда её ладонь вновь ощутила прикосновение к чёрной чешуе. — «Он способен из мёртвых поднять живого, а из безродной шлюхи сделать драконью наездницу. Пусть суть иная, но ничто не будет прежним с этого момента; в драконе нет пламени, во всаднице нет кипящей крови доа. Наступила иная эпоха».

Она прикрыла глаза и воскресила в памяти то утро, когда Морай, подхватив её, обернул вокруг руки прядь драконьей гривы, подтянулся вверх и запрыгнул на гребень Скары. И, доверившись ему через веху минувших дней, повторила его движения. Шорох ботинок, шелест ткани, тяжесть сумки протянулись вдоль драконьего плеча — и она воссела на загривке Скары.

Кроны невысоких тисов сравнялись с ней. Небо стало ближе. Под ногами разлилось едва ощутимое тепло крылатого зверя. И дырявые крылья распахнулись над лесом.

Эйра спохватилась и крепко накрутила серебрящиеся мокрые пряди на руки. Равновесие потерялось, зверь покачнулся и зашевелился. Полуночный дождь затаил дыхание. Сердце замерло — и взлетело.

21. Смрадный ветер перемен

— Мор-рай! Опять Мор-рай замыслил что-то! Опять! МАМА!! — верещала несносная птица так, что сдавали нервы.

Криков в Покое и так было слишком много. Настолько, что впору было переименовать его в Скандал. Сперва Вранальг слушал, как отец орёт на мать за то, что та спросила, далеко ли был выслан сэр Миссар. Затем поджал губы при звуке громкой пощёчины — маргот Вранг был на них весьма щедр. А рука его — единственная — тяжела.

После кричала уже леди Ланита — на свою камеристку. Кружева на её платьях поникли и смялись в сырости дрянного долинного жилища, и это послужило поводом наказать прислугу. Хотя все понимали, что причина негодования Голубки из Арракиса совсем не в этом.

Сам же Вранальг, наследник рода Тарцевалей, сидел в комнате, которую ему отвели. И медленно водил точильным камнем по Нобиларду. Двуручный меч-монтанте был выше самого мальчика, да и в заточке не особо-то нуждался. Но Вранальгу хотелось обнимать его, как руку дяди Каскара — и делать хоть что-то.

Сэр Миссар уехал, марпринц Каскар умер, и Вранальг чувствовал себя одиноко. Как чувствует себя любой лордский сын, неожиданно оставшийся без няньки и понявший, как он далёк от родителей.

«Мама отмщена», — думал он и косился через мутное окно туда, где за пеленой дождя должно было быть кладбище. Капли грохотали по крыше; сырость заползала внутрь; начинало пахнуть плесенью и травами. Должно быть, раньше в этой комнате жил алхимик.

Или леди Мальтара, известная мастерица в делах ядов и травительных смесей. Вранальг сдвинул свои серебристо-голубые брови, вспоминая о том, что это она повинна в муках Вранга.

«Теперь отец терзается так, что ему еле помогает даже маковый сок. И его боль ещё долго будет выражаться в гневе».

На столе, где засохли пятна от едких жидкостей и травяных растворов, теперь лежали книги Вранальга. Хорошо, что мама разрешила привезти их; ведь здесь, в этом мрачном краю, ему не позволяли выходить даже с этажа — боялись покушений. Или чего-то ещё.

Словно Долина Смерти сама по себе была зверем, который мог проснуться ото сна в любой момент.

Вранальг только и мог, что читать. О богах и о Первозданной Тьме, из которой они вышли. О демонах, что остались роиться в тенях и проявляться в самом мрачном, что только есть в мире. О небесных защитниках, ангелах, которые являлись на помощь людям волей Аана. О городских и лесных легендах, о драконах и истории доратских мифов, о религиозных законах… и о светских тоже.

Долина Смерти серебрилась от влаги. Тёмная ночь подсвечивалась кронами тисов, и то и дело взгляд мальчика возвращался к окну.

Там. Под землёй. Этот человек умер — умер вместе со своим драконом.

— Ты был чудовищем, Безакколадный, — прошептали губы сами собой. — Но история запомнит тебя и твоего Скару. Вы были неразлучны, и своей страстью ты давал ему силу. Наверное, я любил бы своего дракона так же сильно, если бы хоть когда-нибудь мне довелось бы заключить лётный брак. Но разве сумел бы я так обойтись с собственными подданными, чтобы угодить ему? Разве позволил бы себе стать