Я все еще вглядывалась во все это в ожидании, когда у меня мышление догонит зрение, когда ворвался этот псих русский. Он проскочил мимо меня (было темно, а полы были устланы пропахшим нестираным бельем), потом развернулся и встал между мною и Мартиной. Низ его лица был залит липкой кровью, сломанная левая рука билась о грудь. Слезы стекали по щетинистым щекам.

– Держись подальше от нее, лесбляха! Она с тобой не ходить!

То, как он назвал меня лесбиянкой, будто то было самое грязное известное ему словцо, задело меня за живое. Я со всего маху шлепнула его ладонью. Слов у меня не было, одно только всеохватывающее желание разбить его жирную, дурацкую, скорбную морду. Едва я ему вмазала, как он ударился в рыдания, от которых сотрясалось все его тело.

Я обошла его и сорвала со рта Мартины изоленту. Если мне записывать все матерные слова, которые полились из нее, эта страница у вас в руках огнем загорелась бы.

Когда же наконец в ее словах стал смысл появляться, вот что она сказала:

– Я пыталась уйти, а трехнутый засранец запер меня тут, уж два дня прошло! Трехнутый, мать его, кусок дерьма! – И, потянувшись к нему, насколько смогла, она плюнула ему в голову. – Два дня он раз за разом все Ноттинг-Хиллский карнавал крутил и крутил, меня только пописать отпускал! Он курит чересчур много собственной говенной дури!

Андропов повернулся к ней, держась руками за голову и горестно рыдая.

– Ты сказала, что убегаешь с этой лесбляхой! Ты сказала, что меня под арест подведешь и будешь с девками жить, у каких пусси ешь не хочу, бросишь меня ради баб на краю света!

– Я это сказала и это имела в виду! Ты на мильон лет в тюрьму засядешь!

Он посмотрел на меня умоляющими, несчастными, сумасшедшими глазами:

– Каждый день, все время она выставляется только что не голой перед тобой, лесбляха. Всю дорогу сообщает мне, что собралась переспать с вами двумя! Говорит, что одни бабы ее до конца доводят, а надо мной она смеется…

– Да, над тобой смеюсь, я смеюсь с твоей письки, всегда обмякшей…

И тут они заорали друг на друга по-русски, и она опять плевалась в него, а у меня того и гляди голова раскололась бы, если бы они и дальше в том же духе продолжили. Он размахнулся, собираясь ударить ее, но я ткнула его в пузо гаечным ключом, не сильно, но вполне хватило, чтоб из него дух вон, и он пополам сложился. Малый закачался, упал на колени, потом на бок, свернулся в клубочек и разревелся вовсю. Такой жалостливой картинки вы никогда не видели.

Перешагнув через Андропова, я остановила показ Ноттинг-Хиллского карнавала. Возле ноута заметила хромированный ключик и сообразила попробовать его на наручниках. Села на край кровати рядом с Мартиной – и ее браслеты соскочили с пол-оборота! Девушка стала тереть покрытые синяками запястья.

– Грязный чмошник с обмякшей сосиской, – ворчала она, но голос ее уже звучал тише, и трястись она перестала.

Я подняла со столика стеклянную трубку с кристаллами:

– Что это?

– Дурь, какую он заставил меня делать, чтобы запереть меня, – сказала Мартина. – Я и раньше пробовала его бросить, а он меня бил, душил. Он принимает то, что сам продает, на психа-убийцу похож. Лупит меня, потому что трахать больше не может! – Последние слова она в сторону Андропова бросила.

– Что за наркотик?

– Кристаллический мет[117]. – Закусив нижнюю губу, она принялась сражаться с браслетом на своем колене.

– Ладно, – вздохнула я. – Скажи мне еще кое-что. Он не откуда-то вблизи Грузии?

У нее аж лоб сморщился.

– Что? Нет. Санкт-Петербург.

– И, полагаю, ему неизвестно, как изготавливать кристаллы, которые с неба падают?

– Ты это о чем? Нет. Нет. – Она засмеялась – смех вышел резким, лающим. – Он никому не нужный фармацевт, никакой не гений.

– Я люблю тебя, – сказал ей Андропов, свернувшийся на полу в клубок. – Если уйдешь, я застрелюсь.

К тому времени она уже совсем высвободилась из пут. Спрыгнула с кровати и принялась пинать его ногами.

– Валяй! Только на то и надеюсь! Сама тебе пули куплю!

Андропов не пытался увернуться, лишь сворачивался на полу потуже. Нога ее раз за разом попадала ему в зад.

Я услышала все, что могла вынести. Бросила гаечный ключ на кровать и оставила эту парочку наслаждаться компанией друг друга.

Я стояла на крыльце, опираясь на поручень, вдыхая чистейший воздух с привкусом гор и лета. Несколько членов секты кометы, заслышав шум суеты и перепалки, вышли из дверей, среди них и Старшой Бент в окружении приемных дочек. Девушки, красивые брюнетки, едва за двадцать, носили на головах церемониальные колпаки в тон одежде. Для красоток Старшого Бента все только самое лучшее: золотистые колпаки на колеса «Лансер-59» смотрелись как НЛО из черно-белого кино.

Мартина появилась в джинсах до того тесных, что я диву далась, как она сумела натянуть их без смазки. Девушка встала рядом со мной, откинула с лица свои обалденные волосы.

– Можешь услугу мне оказать? – спросила она.

– По-моему, только что оказала.

– Не зови пока полицейского, – сказала она, скользнув по мне беспокойным взглядом. – У меня с законом собственные проблемы.

– Ну да. Заметано, – кивнула я, но поняла, что не в силах смотреть на нее, а голос мой в горле застревает от отвращения.

Мне было жалко ее, я рада была, что она в безопасности, только это не означало, что она должна была мне нравиться. Она себе тешилась, дразня Андропова тем, как собирается запрыгнуть в постель к мужеподобным извращенкам наверху, использовала нас как дубинку, чтобы умаслить его мужское достоинство. И проделывала это весь день, пока шел твердый дождь. Вот почему Андропов и летел домой в такой спешке… не чтоб от грозы отделаться, а чтоб ненаглядную свою отделать. На свой лад она ничуть не лучше того зеленого Гамби, который ненавидел Йоланду за то, что та лесбиянка. Для Мартины мы никогда людьми не были. Были просто грязным пятном на местной окружающей среде, в какое она могла ткнуть мордой своего ненаглядного, когда ей требовалось нервы пощекотать.

Может, она уловила какую-то неприязнь в моем голосе. Смягчившись, шагнула ко мне на своих изящных ножках:

– Мне так жалко Йо-лин-ду. Она совсем особенная была. Я в окно видела, как она умерла. – Ее васильковые глаза подернулись дымкой вины, стыда, и она добавила: – Я сожалею о том, что наговорила Руди. Про то, как вы обе из меня лесбляху делаете. Я дерьмо, понимаешь? – Она пожала плечами, потом улыбнулась, на ее длинных ресницах слезинки сверкнули. – А ты, сука, настоящая сорви-голова, понимаешь? Ты нынче спасла мою никудышную задницу. Ты похожа, как если б мисс Марпл с Рэмбо Бальбоа ребенка сладили.

Она повернулась, сунула руки в карманы невесть откуда взявшегося тесного кожаного пальто и сошла по ступенькам, хрустя каблуками по кристаллическим иголкам.