Как раз в это время к ним приехали два скупщика пушнины – родные братья. Они знали о существовании заброшенного зимовья и намеревались устроить здесь свою базу, чтобы отсюда делать поездки ко всем соседним зверовщикам.

Охотники обрадовались приезду скупщиков пушнины и в тот же день продали им все свои меха.

Дня через два один из братьев решил поехать на реку Силан, а другой на следующий день должен был отправиться на Ханихезу. Провожать первого вызвался рыжеволосый охотник.

К сумеркам последний вернулся один и на вопрос скупщика, где его брат, в свою очередь спросил: «А разве он не дома?» Получив отрицательный ответ, он выразил крайнее удивление и при этом сказал, что его спутник, почувствовав себя больным, с половины пути возвратился обратно, а сам он отправился дальше, посетил китайскую зверовую фанзу и назад к зимовью шел другой дорогой.

Скупщик пушнины встревожился за брата и просил рыжеволосого промышленника проводить его к тому месту, где он оставил больного.

Утром рано они оделись, взяли ружья и пошли по тропе на реку Силан. Дома остался охотник с окладистой бородой. Минут через двадцать после их ухода он услышал выстрел, но не обратил на это внимания.

Спустя некоторое время он переобулся, взял свою винтовку и только что хотел выйти из зимовья, как увидел рыжеволосого промышленника, который целился в него из ружья.

Привыкший к такого рода вещам, он сразу сообразил, в чем дело, и бросился назад в зимовье. Но в это мгновение грянул выстрел, и пуля пробила ему бедро.

Раненый пробрался к окну. Рыжеволосый промышленник заметил это и спрятался в кустах. Оба боялись и следили друг за другом. Теперь все зависело от того, кто первый увидит врага. Такое осадное положение длилось несколько часов. Незадолго перед сумерками человек с окладистой бородой заметил рыжеволосую голову. Он тщательно нацелился и спустил курок. Его противник, сидевший на пне, покачнулся и вслед за тем сунулся вперед – лицом в снег. Он умер в позе человека, который как бы делал земной поклон в сторону зимовья.

Человек с бородой сделался обладателем всей пушнины, но это не спасло его. Дня через три его нашли другие охотники и доставили в ближайшую деревню.

Рана, полученная им в бедро, оказалась опасной. Он получил заражение крови и вскоре умер в сильных мучениях.

Весной китайцы зверовщики обнаружили в двух зверовых фанзах убитых китайцев, а на тропе к зимовью обоих скупщиков пушнины, застреленных в спину рыжеволосым промышленником.

Умри охотник с окладистой бородой в зимовье, – все эти убийства приписали бы китайским разбойникам.

А сколько в горах ежегодно совершается кровавых драм, о которых никто не знает…

Суровая тайга хранит такие тайны!

Однажды вместе с антагинскими тунгусами я пробирался в бассейн реки Олгона[34]. Наш отряд состоял из одиннадцати мужчин, четырех женщин и шестерых детей. Ехали мы на шестидесяти оленях. Среди тунгусов был один старик, которого звали Ингину и к которому все прочие туземцы относились с большим почтением. На вид ему было, вероятно, около семидесяти лет, если не больше. Он был несколько сутуловат и так слаб, что без посторонней помощи не мог взобраться на оленя.

Из якутского поселка Талакана мы пошли на восток и через трое суток достигли водораздела между реками Урми[35] и Олгоном, который здесь высок и величествен и называется Быгин-Быгинен.

До сих пор стоявшая хорошая погода вдруг стала портиться: небо заволокло тучами, и задул холодный ветер. Он поднимал снег с земли и уже дважды менял направление. Тунгусы тревожно поглядывали по сторонам и подгоняли оленей. Однако от непогоды нам уйти не удалось. Она захватила нас на самом водоразделе, и поэтому, как только мы спустились с перевала, тотчас стали выбирать место для бивака.

Ночь обещала быть бурной. Сильный порывистый ветер раскачивал деревья и гудел в лесу. Спины оленей, вьюк на них, плечи и головные уборы людей – все забелело от снега. Мело… Тунгусы шли, повернув головы от ветра. Обледеневшие мелкие снежинки, как иглами, кололи лицо и мешали смотреть прямо перед собой.

Посланные вперед люди место для бивака выбрали довольно удачно. Это была небольшая полянка на опушке леса, густо покрывавшего склоны хребта Быгин-Быгинен. Она имела пологий уклон к востоку и через перелески незаметно переходила в тундру, по которой нам надлежало идти дальше.

Тунгусы быстро развьючили оленей и принялись ставить палатки. Я любовался их работой. Все они представляли как бы один сложный организм, части которого двигались и работали вполне согласованно. Когда палатки были поставлены, мужчины побежали в лес: одни за дровами, другие за еловыми ветками для подстилок, а женщины тем временем нарезали целые вороха сухой травы. Я обратил внимание на детей. Прикрытые кухлянками, малютки спокойно сидели на вьюках и терпеливо ждали, когда родители отнесут их в теплые помещения. Старик Ингину, опершись на палку, стоял у огня и только изредка отдавал приказания, но не вмешивался в работу, если она шла гладко и без перебоев.

Минут через тридцать мы все – и мужчины и женщины с детьми – сидели в палатках около железных печек и пили чай. А снаружи злобно неистовствовала пурга. Ветер яростно трепал палатку и обдавал ее мелким сухим снегом. Он жалобно завывал в трубе, вдруг бросался в сторону и ревел в лесу, как разъяренный зверь.

После ужина все рано улеглись спать. У камина остались только мы вдвоем со стариком. Слушая его рассказ, я поражался громадным расстоянием, которое он проходил со своими табунами. Он бывал и в Якутии, ходил к мысу Сюркум[36], дважды пересекал тундры у южных берегов Охотского моря и доходил до Чумукана[37]. Почти каждый вечер мы беседовали с ним, и он очень охотно рассказывал мне про невзгоды своей страннической жизни. Так и в этот раз. Воспользовавшись тем, что завтра непогода принудит нас простоять на месте, и тем, что женщины и дети, утомленные переходом через Быгин-Быгинен, улеглись спозаранку, я напомнил ему о том, что он обещал мне рассказать о трагедии, разыгравшейся на реке Уркане[38].