Значит, пойдут ляхи мимо городков, по селам и весям. Вот тут-то туровское поместное боярство в самый раз и пригодится. Конечно, хорошо бы их всех под единую руку собрать, а то ведь каждый свое имение защищать будет, а вольных смердов да княжьи села побоку. Нету среди них такого, чтобы остальные под его руку встать согласились, – гордыня, спесь…

– А ты, батюшка? Все-таки воевода…

– А! – Корней лишь раздраженно отмахнулся. – Я для них худородный. Может быть, княгиня Ольга кого-нибудь из Турова пришлет… да кто там есть-то? Если кого-то и оставили с малой дружиной стольный град стеречь, так они за стены ни ногой, а больше и нет никого, одни старики.

– А сюда ляхи завернуть не могут? – осторожно поинтересовался Осьма.

– Кхе! В наши-то дебри, не зная дороги? Если только на ладьях по Горыни да по Случи.

– Но если ладьи у них будут, то облегчение ляхи получат большое, – со знанием дела произнес Алексей. – И добычу легче увезти, и дороги-тропинки по лесам искать не придется. От погони, случись такое, тоже – и отбиться и уйти по воде легче. И еще добавлю: если мы этих ляхов с добычей выпустим – мира на рубежах с мазурскими землями нам впредь не видать! Каждый из этих командиров дружин сядет на какой-то округе князьком, а дружинников своих поверстает в свои бояре… И тогда только держитесь – начнут к нам по проторенной дорожке шастать раз за разом. Весь порубежный край запустошат.

– И где ж это, Кирюша, твой будущий зять, – боярин Федор недобро прищурился, – всему этому обучился? Прям как будто сам…

– На рубеже он служил, – торопливо перебил Корней, – днепровские пороги стерег, оттуда и про ладьи знает, и про…

– Рудный воевода я, боярин, – не дал закончить Корнею Алексей, – слыхал, наверно? Так вот это я и есть…

– Леха!.. Кхе! – Корней сообразил, что одергивать Алексея уже поздно, и обернулся к Федору: – Да, так! Чего уставился, как на чудо-юдо? В жизни по всякому случается, и не тебе судить…

– Вот именно, что по всякому! – В голосе погостного боярина отчетливо прорезались официальные ноты. – А уверен ли ты, боярин Кирилл, что его, – Федор мотнул головой в сторону Алексея, – бирючи с лобных мест уже не окаяли, награду за его голову не посулили и за укрывательство кару не пообещали?

– Ты чего несешь, Федька?..

– Да как у тебя совести хватило, – Федор, не обращая внимания на Корнея, обличающе выставил указательный палец в сторону Алексея, – такую беду близким тебе людям за собой приволочь? Ты хоть знаешь, какие разговоры о тебе по городам и весям идут, какие вины тебе приписывают, сколько злодейств, твоим именем прикрываясь, разные тати совершили? И даже если ты не окаян и не в розыске, то что князь Вячеслав Туровский подумает, когда узнает, что воевода Погорынский у себя Рудного воеводу пригрел?

– Примерно то же самое, – совершенно спокойным голосом отозвался Алексей, – что и тогда, когда узнает, почему ты, боярин, с батюшкой Корнеем в гляделки играешь, когда речь о Вячеславе Клецком заходит. Говорите о Пинске, а в голове-то у вас Клецк. Думаешь, не нашепчут Вячеславу Владимировичу о твоем, батюшка, родстве с Вячеславом Ярославичем? Не найдется доброхотов? И это при княжеском-то дворе?

Корней и Федор впились глазами в Алексея, а Осьма несколько раз перебросил цепкий взгляд с бояр на бывшего Рудного воеводу и обратно. О чем конкретно идет речь, ему было неизвестно, но, услышав о родстве Корнея с одним из Рюриковичей, он сразу же насторожился – игры, похоже, намечались очень серьезные, примерно такие, из-за которых ему и пришлось прятаться в Погорынской глухомани от Юрия Суздальского.

– Беду я за собой не притащил, – продолжал Алексей, – если кто и мог бы меня искать, то только переяславский князь Ярополк, да и то навряд ли: Ярополк считает меня мертвым – друзья мои позаботились, пустили слушок и даже кое-какие доказательства подкинули. То же, что я в бытность Рудным воеводой натворил, мне прощено, если было что прощать, – я после того в княжьей службе был в достоинстве сотника рубежной стражи.

Вы же, бояре, беду можете накликать великую и на себя, и на всех нас, и на Вячеслава Клецкого, потому что, как я понимаю, боитесь только одного – как бы князь Вячко на посулы Бориса Полоцкого не купился. Я же, уж не гневайтесь, беду гораздо большую предвижу, о которой вы даже и не задумываетесь.

Алексей умолк и неожиданно заговорщицки подмигнул Осьме, словно говоря: «Мы-то с тобой все понимаем, а бояре-то наши только вид грозный делают, а сами ни в зуб ногой». Осьма, чувствуя знакомый холодок опасности в сочетании с азартом прожженного игрока, соскучившегося по любимому развлечению, тут же подыграл – скорчил хитрую физиономию и слегка развел ладони в стороны: «Что ж поделаешь, коли «старшие товарищи» рулят не туда, куда надо?»

– Гр-р-ха! – Федор громогласно прочистил горло, но ничего не сказал, лишь зло зыркнул на Осьму, мгновенно напустившего на себя ненатурально благопристойный вид.

– Кхе! Слыхал, Федь? Я же… э-э… говорю: «Плохих не держим»! Да чего ты ощетинился-то? Окаяли, награда за голову… да я за Леху, как за самого себя…

– Погодь, Кирюха, не окаяли, так и ладно. Ну-ка, «сотник порубежный», о какой ты там гораздо большей беде, про которую мы и не догадываемся, толковал? Или же для красного словца брякнул?

– Не с девками балагурю, чтобы «брякать», боярин! – чуть резче, чем следовало бы, отозвался Алексей. – Попробуйте-ка поставить себя на место князя Вячка. О намерениях полоцких князей, если к нему с посулами подъезжали, он догадывается не хуже нас. Не дурак, наверно, – воспитание княжье получил, при иноземных дворах с отцом обретался. Ведь не дурак, а, батюшка?

– Ну, в юности глупцом не выглядел, а сейчас… такие беды, какие на него свалились, многим мудрости не по годам добавляют, хотя и озлобляют тоже. Могут, конечно, и сломать, но у Вячка корни крепкие и характер дедов – великокняжеский. Ты, Леха, кончай крутить, говори, что собирался!

– Значит, о намерениях полоцких князей князь Вячко знает или догадывается, – продолжил Алексей. – Знает он также и о том, что князь Вячеслав Владимирович на Туровском столе еще толком и не уселся. К тому же земли, что севернее Припяти, Туров особо крепко никогда и не держал – слишком долго в Турове настоящих князей не было, всем из Киева заправляли.

– Ну и что? – перебил Федор. – Без тебя знаем, что тут и как. Дело говори!

Алексей отреагировал на раздраженный тон погостного боярина лишь едва заметной улыбкой и еще одним взглядом в сторону Осьмы. Федора от этого переглядывания аж передернуло.

– Я сказал: дело говори! – повысил Федор голос. – А ты… – Боярин резко развернулся в сторону Осьмы.

– Осьма! Хватит рожи корчить! – подключился Корней. – А ты, Леха, не тяни, слушать тошно!

– Добро, бояре. – Алексей слегка склонил голову. – Напомню вам только еще одно: вы сами только что сожалели о том, что некому поместное боярство собрать и возглавить. Но это здесь, а там – к северу от Припяти? Я же не зря просил вас представить себя на месте Вячка! Вот возьмет он и поднимет поместное боярство и городские ополчения против полоцкого войска, да одолеет! Да даже если и не одолеет, а просто не даст полочанам закрепиться? Кому тогда туровский Мономашич нужен станет? А все остальное – и дружины усталые, и распутица, и прочее, о чем вы говорили, так и останется, только сослужит уже не полочанам, а князю Вячеславу Ярославичу… ну, скажем, Пинскому[50].