При этом Белое движение было крайне неоднородно и внутренне противоречиво. Монархическая составляющая в нем, вопреки стереотипам советской пропаганды, была крайне незначительна и преследовалась контрразведкой.

Движение с одной стороны было глубоко проникнуто патриотизмом, Деникин говорил: «Ни пяди русской земли никому не отдавать, никаких обязательств перед союзниками и иностранными державами не принимать, ни по экономическим, ни по внутренним нашим делам… Когда станет у власти Всероссийское правительство, то оно не получит от нас ни одного векселя»[741].

Впрочем, мы уже знаем, что практика Деникина, мягко говоря, расходилась с его словами. Но есть и более характерные примеры — адмирал Колчак, также действовавший под знаменами искреннего патриотизма, после Октябрьской революции поступил на службу в британскую армию, присягнув на верность короне Георга V[742], за границей собирал силы для вторжения в Россию. Далее в своей деятельности опирался на силы интервентов. О «верховном правителе» в народе ходила характерная частушка: «Мундир английский, погон французский, табак японский, правитель Омский».

Врангель, сменивший Деникина на посту командующего Вооруженными силами юга России, от лица «восстановленной России» заключил с французским правительством договор, по которому, за поддержку и военную помощь, признавал все финансовые обязательства царской России с процентами, а также отдавал Франции право эксплуатации всех железных дорог Европейской России на 35 лет. Франции, кроме того, передавалось право взимания таможенных пошлин на Черном и Азовском морях на этот же срок, были обещаны «излишки хлеба» Украины и Кубани, три четверти добычи нефти и четверть донецкого угля — на 35 лет[743].

Распространенным стереотипом является представление, что весь цвет нации, весь офицерский корпус бывшей Российской империи был пронизан болезненным патриотизмом белых. И, напротив, большевики исходили из не менее крайнего космополитизма и ненависти к интеллигенции и «золотопогонникам».

В реальности офицерский корпус царской России разделился между большевиками и белыми примерно поровну. По оценкам военного историка А. Г. Кавтарадзе, до 30 процентов дореволюционного офицерства служило в Красной армии, до 40 процентов в Белой и около 30 процентов заняли нейтральную позицию[744]. В Красной армии служило до 75 тысяч царских офицеров, в Белой армии — около 100 тысяч. В Красной армии было 639 генералов и офицеров Генерального штаба, в Белой — 750.

На Севере для противодействия силам интервентов советским руководством был создан Северный фронт. Командовал им участник Русско-японской и Первой мировой войн генерал царской армии Д. П. Парский. Восточным фронтом, созданным для борьбы с чехословаками и присоединившимися к ним антисоветскими силами, командовал левый эсер, подполковник царской армии М. А. Муравьев. 10 июля 1918 года он пытался взбунтовать войска фронта, двинуть их на Москву с целью поддержки мятежа левых эсеров. В ходе подавления мятежа Муравьев был убит. Новым командующим фронтом стал Сергей Каменев, полковник царской армии, в годы Первой мировой войны — начальник оперативного отделения штаба 1-й армии. Южным фронтом, сформированным для противодействия белым Юга России, командовал генерал императорской армии П. П. Сытин.

В ноябре 1918 года, после революции в Германии, начался вывод немецких войск с оккупированных территорий России. Советское правительство отдало приказ о выдвижении своих войск для занятия Украины, Белоруссии и Прибалтики. Был сформирован Западный фронт, командовал которым генерал царской армии, участник Первой мировой войны Д. Н. Надежный.

Многие царские офицеры уклонились от участия в Гражданской войне. Такова, например, судьба героя Первой мировой генерала А. А. Брусилова. В Красную армию он вступил лишь в 1920, возглавлял Особое совещание при главнокомандующем вооруженными силами Советской Республики, с 1921 года занял должность председателя комиссии по организации допризывной кавалерийской подготовки, с 1923 года стал инспектором кавалерии РККА. А вот единственный сын Брусилова Алексей, царский офицер, несмотря на то, что был летом 1918 года арестован ВЧК и полгода провел в тюрьме, с начала 1919 года вступил в Красную армию, командовал кавалерийским полком, сражался против белых, был взят в плен дроздовцами и расстрелян.

Драматична судьба оказавшихся по разные стороны фронта родных братьев капитанов первого ранга Евгения и Михаила Беренсов. Евгений после Октября стал начальником Морского генерального штаба, в апреле 1919 года был назначен командующим морскими силами Советской Республики. В то же самое время его брат Михаил служил белым на Черноморском флоте, после поражения Врангеля увел свое судно в Турцию, оказался в эмиграции.

К 1920 году Советская Россия предстала перед своими противниками уже в роли собирательницы земель империи (Советско-польская война, восстановление центральной власти в Средней Азии и Закавказье и т. д.). В Красную армию начали переходить белые офицеры. Генерал-лейтенант Красной армии, герой Сталинградской битвы, кавалер четырех орденов Красного Знамени Т. Т. Шапкин — в прошлом царский офицер, участник Белого движения, служивший в Вооруженных силах Юга России с 1918 по 1920 год.

В деникинских войсках служил генерал-майор РККА А. Я. Яновский — кадровый офицер царской армии. По своему легендарная личность Л. С. Карум — родственник писателя М. А. Булгакова, прообраз Тальберга в романе «Белая гвардия» — в период Гражданской успел послужить в армии гетмана Скоропадского, армии генерала Врангеля, стать красным командиром и осесть в Киеве преподавателем военной школы имени С. Каменева.

Еще один любопытный факт: из десяти командующих фронтами на заключительном этапе Великой Отечественной войны двое военачальников имели в своем личном деле отметки о службе в белых и национальных армиях. Это маршал Говоров и генерал армии, впоследствии также маршал, Баграмян.

Дореволюционный офицерский корпус в октябре 1917 года разделился, но категорически неверным было бы утверждать, что подавляющая часть царских офицеров оказалась в Белой армии. Генерал Деникин в этой связи отмечал: «не может быть никаких сомнений в том, что вся сила, вся организация и красных и белых армий покоилась исключительно на личности старого русского офицера»[745]. «Русское офицерство, — поясняет он, — в массе своей глубоко демократичное по своему составу, мировоззрениям и условиям жизни, с невероятной грубостью и цинизмом оттолкнутое революционной демократией и не нашедшее фактической опоры и поддержки в либеральных кругах, близких к правительству, очутилось в трагическом одиночестве. Это одиночество и растерянность служили впоследствии не раз благодарной почвой для сторонних влияний, чуждых традициям офицерского корпуса, и его прежнему политическому облику, — влияний, вызвавших расслоение и как финал братоубийство»[746].