– Худая слава идет об этом Ведьмином Логе, – подал голос голова, думавший про себя, что ему осталось только Императора Златоградского принять у себя в управе, и после этого людей сюда можно водить за деньги, с рассказами об именитых вельможах, что почивали в этом доме. А еще его серьезно мучил вопрос: где на ночь глядя достать серебряную ночную вазу, дабы сестра Великого Князя не снисходила до пользования обычным отхожим местом.

– Может, допросим гайдуков? – предложила со смешком Анжела.

– Только на улице, – отрезала Луговская, – я боюсь себе представить, кем они могут обернуться.

– Особенно тот мордатенький, – промурлыкала Демцова, – такой крепыш…

Не задерживаясь в Малгороде и чая встретить в Ведьмином Логу Решетникова, Анна Васильевна отправилась в путь, затребовав себе вместо платья форму гвардейца и коней порезвее. Демцова свое платье отказалась менять наотрез, заявив, что лучше она себе заработает прострел в спину от скачки боком, но останется обворожительно красивой. Без Дорофеи и в окружении трех десятков верховых, отряженных сопровождать княгиню, Ладейко, Сашко, Митяй и прочие дурневчане невольно жались к Туче. Он хоть и обещал им порку, но по-свойски, можно сказать, по-отечески, только до кровавых пузырей из носа, но не далее.

Илиодор сидел на завалинке, наслаждаясь первым светом нового дня. Солнце ласкало его, и вот так, с закрытыми глазами, можно было представить себя дома, в Златограде. Правда, их замок сложен не из смолянистых бревен и в эту пору там стоит одуряющий аромат роз. Матушка – большая любительница цветников – ходит вслед за садовником, ревниво наблюдая, как он обихаживает ее красавиц, гудят пчелы, выжлятник тащит попискивающего щенка. То ли похвастаться хочет, то ли переживает, что заболел – не ест. Ну и, конечно, кто-то из воспитанниц терзает в беседке арфу, надеясь заслужить матушкино одобрение.

Илиодор почувствовал, как мех норки щекочет щеку, улыбнулся, делая вид, что сейчас куснет, как собака, даже дернулся, сделав движение головой, вызвав неудовольствие у пристроившегося на коленях мордатого хозяйского кота. Демцова довольно захихикала и подтянула на колени край палантина. Она сидела на подоконнике, окна дома старосты были распахнуты настежь. Хозяйка, охая, бегала где-то по другим комнатам, а в этой приводила себя в порядок перед аудиенцией Анна Луговская. Илиодор слышал, как плещется вода, но не вслушивался в слова княгини.

Через дорогу, в соседнем доме, спешно наводили красоту сестры Лапотковы. Илиодор снова улыбнулся, вспомнив, какие глаза сделались у Маришки в тот миг, когда она услышала о приезде княгини. Он готов был биться об заклад на все матушкино наследство, что первая ее мысль была о том, что она выглядит как болотная кикимора: ни платья, ни прически, ни подобающего сопровождения. Во всяком случае, на него она глянула как купчик, который не решается выставить на прилавок сомнительный товар. Илиодор с жадностью наблюдал смятение в ее лице. Гордость и разум бились в Маришке с неистребимым женским кокетством, и ведьма в ее душе побеждала, требуя, чтобы ее принимали такой, какая она есть, но все равно, все равно плескалась в глазах грусть о той единственной и несбыточной женской мечте – появиться и пленить всех без разбору.

К его несчастью, тут им буквально на голову свалилась Маришкина сестра с жизнерадостным щебетом, от которого у Илиодора тут же зазудело все тело, а ноги начали приплясывать, требуя от хозяина немедленного побега. Ведь сумел же он один раз убежать из теплого, уютного маминого плена, где вот так же назойливо свиристели ее бесчисленные воспитанницы. Правда, это мало что дало… Их пестрые щебечущие стайки встречали Илиодора по всему свету, вызывая радостную улыбку, так похожую на оскал волка. Тут всем сомнениям Маришки был положен конец. Сначала на нее вылили целый ушат новостей, потом немедленно потребовали от архимагов открыть короткую дорогу в Дурнево, причем сразу назвали и дом и баню, в которой Ланка желала оказаться с охапками заморских платьев в руках.

Утомленное долгой пассивной жизнью старичье едва не исполнило ее просьбу, Илиодору пришлось пресекать эти безобразия на корню, терпя в ответ шипение, угрозы и обвинения Ланки и Маришки.

– Я вспомнила! – кричала, прыгая лягушонком, Мариша. – Ты не разрешаешь им колдовать! Ты над каждым кусочком этой чертовой праны трясешься, как крохобор!

– Конечно, трясусь, мое солнце. Я не желаю, чтобы твоя бабушка осталась замурованной из-за элементарной нехватки колдовских запасов, которые так стремительно тратят уважаемые маги Конклава, – стараясь нагнать на лицо серьезную мину, ответил Илиодор, чувствуя в душе, что нет, скоро он провалит эту роль. Она с таким серьезным видом нападала на него, уличая в коварстве, что прямо так и тянуло признаться, что он действительно коварен.

«Ладно-ладно, – размышлял он про себя, стараясь отрешиться от окружающего, от этих насупленных бровок и взгляда, сверкающего праведным гневом ведьмы-воительницы, – конечно, я злодей, спорить не буду, но тебе понравится в новом мире, не может не понравиться! Не тот у тебя характер, чтобы мечтать о блинах, пирогах и муже-домоседе. Подумаешь, поездила с бабушкой по Северску! А была ли ты в усыпальнице Миренских шахиншахов? А Жемчужное озеро за три минуты до восхода солнца видела? Ничего ты не знаешь о мире, дурочка. Я тебе все это покажу. Да…» Он почувствовал, что в горле рождается ну совершенно какое-то кошачье мурлыкание, будущие дни представлялись ему янтарно-золотыми и пряно-тягучими, как медовый взвар с пряностями и перцем.

Демцовой, видевшей, что дразнить Илиодора, разомлевшего на солнце, совершенно бессмысленно, пришло в голову взять маленькую походную лютню. Звучание ее оказалось на удивление приятным:

Влюбился в розу соловей, среди ветвей поет,

Она ж, надменна и горда, в молчанье целый год.

Ему не мил весь белый свет, да вот одна беда —

Прекрасна роза, спору нет, но слуха лишена.

Илиодор хмыкнул и даже похлопал в ладоши явно ожидавшей его реакции исполнительнице. Заскрипела калитка, и, приоткрыв один глаз, он увидел, что девицы уже при полном параде. И даже в какой-то миг испугался, что расточительные маги поддались-таки на уговоры Ланки, доставив им вожделенные платья из Златограда. Толстый кот с мявом плюхнулся на землю, а он порывисто вскочил: пусть думают, что ошеломлен. Анжела тоже исчезла. Следить за улицей, изображая легкомысленную красотку, ей уже не было смысла. Илиодор оглянулся, пытаясь через окна заглянуть, как там Луговская готовится к встрече его гроссмейстерш, но тут же напоролся на неприветливый взгляд охранника.

– Мариша, Лана, вы очаровательны, – вклинился он меж двумя сестрами, подавая руки сразу обеим.

Архиносквен, в окружении озабоченных дурневских теток, уже стоял на пороге дома старосты, поджидая их.

Маришка была вся напряжена и едва ли не звенела как струна, а Ланка кусала и без того алые губы, сразу же вцепившись в него так, словно он и был той самой соломинкой, которую жаждет найти всякий утопающий. Цепким взором окинув платья, Илиодор облегченно выдохнул, благословляя Марту Лапоткову, имевшую в своих бездонных сундуках театральные костюмы на любой случай и для всякой аферы. «А ведь сестры наверняка умеют говорить гнусаво в нос и растягивая слова, как дочки южных магнатов», – пришла в голову веселая мысль, он сам не раз кочевал так из трактира в трактир вдоль имперского тракта, изображая пресыщенного жизнью сибарита. Правда, не для денег, как ведьмы, но обязательно нужно будет спросить их, кого они изображали в этих платьях.