9. Первосвященники.

В IV периоде занимали кафедру Сибирскую, давно разделенную, митрополиты[288]: Антоний Нарожницкий, основатель первых VI классов семинарии, — с 1743 г., Сильвестр Головацкий, раздаянием милостыни отличившийся, — с декабря 1749 г., Павел Конюшкевич[289] — с ноября 1758 г. до 1769 г.; кафедру Иркутскую епископы: Иннокентий второй Нерунович — с 1732 г. и Софроний Кристалевский — с апреля 1753 до 1774 г. Помянутые первосвященники, как воспитанники духовных училищ или академий, хорошо были наставлены, сверх латинской словесности, в предметах духовного учения и горячо пеклись о распространении христианства, так что иногда надлежало правительству останавливать их ревность, не по разуму государственному действовавшую[290]. Они не говорили с налоя к народу собственных поучений, но домашними беседами и чистою жизнию умели внушать благоговение к святыне Веры и к мощам, в Печерской лавре почивающим. Многие из Сибири путешествовали на поклонение в Киев или, по старому обычаю, к соловецким чудотворцам. И беседы, и путешествия, и рассказы заронили святое желание видеть славу Божию и на земле Сибирской, чрез явление мощей. Пока отчизна наша, в утеху общего желания, не удовлетворилась в 1805 году открытием мощей иркутского святителя Иннокентия, Сибирь давно уже наслаждалась повторениями о чудесах от праведника Симеона Верхотурского (обретенного в 1692 г.), от Василия Мангазейского, человека Божия, то открытиями чудотворных икон, то сердечными доныне чаяниями явления мощей в Тобольске. Святые помышления, вдохновения ангельские! Продолжайте обвевать наши умы сокровенным благоуханием и не попускайте им уноситься дуновениями пантеизма или лжеполитики.

I. Обращение в христианство.

1. Надлежало бы историю обращения инородных племен начинать с Усть-Выма, где первое к востоку чтилище зырянских деревянных идолов ниспровергнуто, если бы могли быть известны постепенные успехи православной проповеди; но между Стефаном Великопермским и Феодором священносхимонахом безвестно протекли три с лишком века. Конечно, с учреждения архиепископской в Тобольске кафедры были обращения и прежде митрополита-схимонаха, но обращения частные, безгласные.

2. Вогулов и прочих.

Кафедры Пермско-Вятская и Казанская, благодарение их ревности, не дремали на западе Сибири. Вогулы чердынские в 1751 г. обращены тщанием игумена Иова Тукмачева, при особенном содействии тамошнего управителя Михаила Финицкого. В 1763 г. было, по словам профессора Фалька, новокрещеных в уездах: Кунгурском — 654, в Осинском — 16 920 душ. С 15 февраля 1754 г. по 7 января следующего года окрещено в епархии Тобольской из идолопоклонников 462 обоего пола.

3. Тунгусов.

На востоке Сибири, в уезде Нерчинском, несколько десятков душ обращено епископом Иннокентием Неруновичем, в пастырское посещение того края, и, в память фамильного названия его, селение новообращенных прозвано Неруновским[291]. Прежде того времени небольшое также число тунгусов обращено старшиною Мальцевым, и селение прозвано Мальцевым.

Странно, что в 1754 г. приезжали из Монголии ламы к тунгусам, для обращения из шаманства в буддизм, и еще страннее, что проповедники тибетского лжеучения не были высланы за границу, как заслуживали бы. Такое послабление продолжалось до приезда первого губернатора Фрауендорфа.

4. Вымениваемых азиатцев.

Сюда же можно причислить крещение азиатцев, на товары вымениваемых в таможенных местах Сибирской линии. Чжунгары и киргиз-казаки, взаимные издревле враги, обыкновенно привозили на границу своих полоненников для продажи, что Уложением и не возбранялось людям торговым (кроме сибирских воевод и должностных лиц) с тем, чтобы покупщики вывозили в Россию вымениваемых азиатцев. После дано право покупки военным офицерам, в Сибири служившим. Но с усилившимся кипением мстительности между Чжунгарией и ордами число продажных невольников возрастало на границе, так что надлежало возрасти и числу покупателей. Сибирский губернатор Мятлев, пользуясь страстями бурных соседей, исходатайствовал в 1756 г. у правительства, для приумножения домочадцев в сибирских городах, малолюдных и недостаточных, право купцам и юрточным бухарцам выменивать полоненников, с тем, чтобы обращать их в христианство или перепродавать в руки христианские, а во мзду за окрещение оставлять крещеных странников в вечном услужении у приобретателей-христиан. Казалось, что мера сия оправдывалась и в политическом разуме страны. Тогда дворни чиновных лиц, купцов и посадских наполнились масками то калмыцкими, то киргизскими; но владельцы, как бы в отмщение за обесславление христианства, сообщаемого за цену рабства, едва ли нашли подмогу в хозяйстве, потому что хозяйство русское кажется дикарю степному задачею, почти непреодолимою. Притом время вразумило, что, по нерасторопности степного организма, по тупости головы, по лентяйству, по склонности к пьянству и по кровному побуждению к воровству или мошенничеству нельзя ожидать ничего доброго от степного человека[292]. Едва ли Церковь часто встречала искомую овцу в стаде новокрещеных тунеядцев.

5. Бурят.

Около 1784 г. троицко-савский обер-комендант, управляющий тогда всею иркутско-китайскою границею, генерал-майор Ладыженский обратил в христианство бурят, ныне живущих в деревне Мурочи, отстоящей от крепости Кударинской на 4 версты зимней дороги. К именам каждого из них прибавляется прозвание Ладыженского. В соседстве находятся две деревни, Унгуркуй и Палкан, тогда же из ламайского язычества в православие обращенные сибирским дворянином, отцом покойного Игумнова, упомянутого в первой нашей книге. К особенной чести Ладыженского и Игумнова надобно присовокупить, что они обзавели своих обращенных всем нужным в сельском быту, научили их грамоте и необходимым житейским мастерствам, чем и обеспечили их и детей в пристойном существовании. Добрые сеятели молча в своей совести наслаждались успехом святого дела и не искали гласности, так что чистый подвиг их мог бы со временем упасть в забвение[293]. Но чем скромнее были дела этих сынов церкви, тем почтительнее должна говорить о них история.