А в ОРТ повесили покрывало секретности над финансовыми потоками. Нашему комитету удалось провести через Думу поручение Счетной палате: срочно проверить эффективность расходования бюджетных средств в телекомпании.

И палата выяснила, что ОРТ — это транзитный пункт для перевалки государственных денег в сеть частных фирм типа «Рога и копыта», созданных за рубежом командой Березовского — Дьяченко: степень личной заинтересованности данной пары в аферах ревизоры исследовать не решились, полагая, что это дело прокуратуры.

Одной фирме, угнездившейся на территории США, без каких-либо обоснований было, к примеру, перечислено 350 тысяч, а другой — 800 тысяч долларов. В Лондон якобы за полученные оттуда художественные фильмы переправили 11,2 миллиона долларов, хотя фильмы эти были отечественные.

Территорию России не покидали, и английская фирма никакого отношения к ним не имела. Ну и все такое прочее. Так по кусочкам — по малым и большим — растаскивали деньги ОРТ «спасатели Первого канала». Мало им дармовой российской нефти, хотелось выскрести и остальные сусеки.

Дума направила акт Счетной палаты в Генпрокуратуру. Ну, а мундиры голубые тогда отмашку из Кремля, естественно, получить не могли. Без нее они неподвижны, как истуканы на острове Пасхи, и незрячи, как слепые котята — не смогли позднее найти даже стоявшего перед носом хозяина денег, которые активисты ельцинского предвыборного штаба тащили из Дома правительства в коробке из-под ксерокса.

Выходка Бориса Николаевича с Первым каналом настолько возмутила членов Федерального Собрания, что за внесенный нами закон «Об особом порядке приватизации организаций государственного телевидения и радиовещания» проголосовало более двух третей депутатов Госдумы и абсолютное большинство в Совете Федерации. Закон устанавливал обязательные принципы денационализации: если учитываются интересы всего многообразного общества, а не отдельных групп и политических тенденций, если обеспечивается равный доступ к СМИ граждан, общественных организаций и объединений, если… Немало было других условий.

Но главную пулю отлили для президента в конце документа: Ельцину предложили отменить свое решение о передаче Первого канала олигархам и привести указ о создании ОРТ в соответствие с новым законом. То есть отнять драгоценную игрушку у своей дочери с ее пройдохами — учителями по части сколачивания личного капитала. Все было прописано в рамках полномочий Госдумы.

Закон был оселком — им депутаты проверяли готовность Ельцина следовать послеоктябрьской Конституции, которой президент обложил свою власть, как перинами. Старая Конституция упирала Борису Николаевичу в бока углами — он ее расстрелял из танков. А по новой обещал жить в полном согласии с урезанным в правах парламентом.

И этот закон, никоим образом не угрожавший самодержавным порядкам, он должен был либо подписать в установленные Конституцией сроки, либо наложить на него вето. Но подписывать не хотел, а вето накладывать не решался — его преодолели бы обе палаты Федерального Собрания. Об этом говорили итоги голосовании за документ. И Ельцин просто заволокитил закон («что хочу — то и ворочу»): затеял с председателем Госдумы нелепую переписку, придираясь к процедуре рассылки бумаг. Закон так и не увидел света — лег под сукно. Не обязательно всякий раз воевать с парламентом, проще делать вид, что его не существует. Не пошлешь же в кабинет президента ОМОН следить за продвижением документов.

Нет, черного кобеля любая Конституция не отмоет добела.

В те же дни президент собрал для разговора в Кремле председателей ведущих комитетов Госдумы. Пригласили и меня, Я спросил Ельцина: почему он нарушает Конституцию и не определяет судьбу закона?

— Это не закон, а анти-закон, — сильно возбудился Борис Николаевич. — Я не хочу о нем говорить.

Вот такая краткая аргументация. Но другой его оценки нашего документа мы, понятно, не ожидали. А рассчитывали только — и в очередной раз напрасно — на выполнение Ельциным своих конституционных обязанностей.

Олигархи — существа мстительные, как одногорбые верблюды. Те гоняются за обидчиками, пока не заплюют, не затопчут. Непрестанно «мочили» меня за противостояние с их хозяевами щелкоперы ОРТ и особенно НТВ. Редкая еженедельная программа «Итоги» обходилась без словесных плясок вокруг моего имени.

Я дал большое — на полосу — интервью газете «Российские вести», где назвал стратегические просчеты Ельцина и обозначил некоторые пути выхода из глубочайшего кризиса. В основном, это интервью и полоскали в эфире. Подавалось так, будто я, многолетний соратник Бориса Николаевича, отвернулся от него и затеял свою игру. Какую? Решил сам идти в президенты, о чем свидетельствовала газетная публикация. Мол, всеохватное интервью — это моя президентская программа.

Олигархи полагали, что я мог вернуться в правительство, а лишний геморрой им был ни к чему. Раскрытием «тайных» планов «коварного сподвижника» они рассчитывали вбить клин между Ельциным и мной, потому что не было у Бориса Николаевича врагов смертельнее, чем те, кто хотел занять его место.

Бог оберегал меня от дурацких мыслей о посягательствах на царские покои. И возвращение в правительство однозначно не могло состояться. Олигархи ошибались, связывая нас по-прежнему с Ельциным — мы ведь о своих взаимоотношениях не распространялись. Я сам вбивал клин за клином между президентом и собой — о некоторых моментах рассказал в этой главе.

Как терпят друг друга какое-то время несовместимые семейные пары — до окончательного разрыва, — так могут идти рядом политики с несхожими взглядами. До поры, когда между ними начнет пробиваться уже не искра, а пламя. Тем более, если политики находятся на разных орбитах.

За семь лет совместной работы, начиная с МГК КПСС, я видел, как удалялся от себя, первоначального, Борис Николаевич — все дальше и дальше. Так мне казалось тогда.

Теперь я думаю, что все было наоборот. Полицедействовав, не раз поменяв свое обличье ради достижения или сохранения власти, он в конце концов вернулся к себе, первоначальному, к своей сути, заложенной в него еще при родах.

У нас с ним не был брак по любви — из себя мне не пришлось выдавливать Ельцина по капле. Я ему нужен был для создания его светлого образа (каюсь, порой старался больше, чем надо). А также — в других косметических целях, поскольку влияние на журналистов имел и мог уговорить их не показывать Бориса Николаевича в невыгодном ракурсе. (В Киргизии, например, во время саммита глав СНГ в 92-м он пришел на открытие Российского университета, назюзюкавшись в стельку: охранники с Бурбулисом подпирали его со спины и боков. И камеры всех мировых телекомпаний долго любовались экзотической для них сценой. Я попросил журналистов пощадить даже не Ельцина, а Россию — вымарать позорные кадры: лидера скосило восточное гостеприимство. Все вошли в положение — ни одна телекомпания не показала пьяного Бориса Николаевича в Бишкеке. Он это ценил).

А я, уже будучи в правительстве, стал воспринимать его как данность, от которой некуда деться: если зима, то неизбежны морозы, метели, и надо все равно делать свою работу с учетом погоды. От теплого нашего товарищества начальной поры не осталось следа. Мы расходились в разные стороны. Для всех российских вождей полезно отвлекаться от лицезрения своего отретушированного облика на подвластных телеканалах и почаще заглядывать внутрь себя. Понятно, что эстетического удовольствия от этого мало, но для того и нужны санитарные дни — освободиться от самолюбования и самодовольства, от эгоцентризма, от властолюбия, от чесоточного зуда вседозволенности.