Ее глаза заискрились смехом.

— Ты, оказываешься, не такой уж… беспомощный. Когда ты беседовал со своим слугой, мне было даже больно за тебя. Все эти девушки воспользовались тобой, одержали над тобой верх! Ты не боишься, что я сделаю то же самое?

— Трепещу… от надежды и ожидания.

Она расхохоталась:

— Ибн Ибрагим, ты направляешься в Аламут, а я — в Анхилвару. И на том все кончается. Мы не встретимся снова.

— Но ведь есть эта ночь?

Сундари снова взглянула мне в глаза, словно эта мысль была для неё неожиданностью.

— Этой ночью я буду спать; а назавтра мы разъедемся.

— А я этой ночью, — сказал я, — буду гулять по саду, гулять под деревьями, наблюдая, как светлячки рассеивают искры в ночи. Но я буду не один, потому что со мной будут мои мысли о тебе.

Она грациозно поднялась и оглянулась на меня; и глаза её были как озера тьмы, в которых живет красота. Как похожи на цветок её губы! Как мягки щеки! Как нежна кожа!

— Спокойной ночи, мудрый ученый. Посмотри ещё раз на свои звезды.

— Их послания яснее, если читать их вдвоем.

Когда я поднялся, она начала уже поворачиваться, но задержалась:

— Я отправлюсь в Анхилвару, а оттуда в Каннаудж, а в Каннаудже меня выдадут замуж за друга царя.

Вот как…

У меня потемнело в глазах, словно распахнулась передо мной черная бездна отчаяния и пустоты.

— Все равно! Сегодня ночью, — повторил я, — я буду гулять в саду.

Бледная ладонь лунного света ласкала садовые ворота, и там, где меж деревьев лежали тени, пел соловей, но сердце мое было пещерой одиночества, в которой эхом отдавался голос Сундари Деви.

Один, окутанный плащом тени, шагал я там, где аромат жасмина наполнял воздух. Зашуршал лист, потом все стихло.

Где Сундари?

Я, который был неуязвим, сейчас больше не был им, ибо узнал теперь, что такое любовь, и узнал слишком поздно. Этот звук! Звук, подобный рокоту походного барабана, — это сердце мое печально бьется в пустоте моей души.

Аламут ждет, свет луны ложится на его крутые пики, но для меня настала пора печали. На протяжении одного вечера нашел я то, чего желал больше всего на свете, — и потерял. Печаль окутала меня, но нет такого меча, который мог бы рассечь нить любви, и нет кинжала, которым можно было бы пронзить бедствие, обрушившееся на меня.

Придет ли Сундари? Придет ли она ко мне в свете луны, в час, когда поет соловей? Кто эти солдаты-раджпуты — защитники её или сторожа? А если они обнаружат её со мной?..

Как похожи на годы минуты, когда ждешь ту, что любишь! Где Сундари… Где?

При каждом намеке на звук я быстро оборачивался, руки мои были готовы к объятиям, губы к поцелуям; но только листья шелестели, только листья потирали свои бледно-зеленые ладони, шевелили своими бледными губами.

Я глупец! Она не придет. Зачем ей приходить ко мне? Она — Сундари Деви, девушка из царского рода раджпутов! Девушка, которая может выйти за царя или за царского друга!

А кто я? Некоторые зовут меня ученым, но лишь мне ведомы истинные глубины моего невежества. Я — лекарь, фигляр, купец, бродяга… бездомный, безземельный человек с мечом.

Кто я таков, чтобы надеяться, что она полюбит меня мгновенно, как я полюбил ее? Я — дурак, ничтожный дурак, несчастный дурак, дурак, шагающий на звук пустого барабана, который он зовет судьбой.

Я, который осмелился думать о спасении раба из стен Аламута, я сам сделался рабом темных глаз и длинных черных ресниц, стройной талии и изящных рук!

Но… почему бы и нет? Если мужчина должен быть рабом, то почему бы не рабом этих прелестей?

И можно ли назвать рабом того, у кого в руках меч? Неужели я позволю, чтобы её увезли в Индию? Может, отбить её у стражей-раджпутов? Сколько их? Двадцать? Дважды двадцать? Такая награда стоит крови!

Однако в мой воспаленный мозг проникло прохладное дыхание рассудка. Если я в чем-то разбираюсь, то в бойцах… а эти раджпуты — настоящие бойцы. Нужно быть круглым дураком, чтобы решиться на такую попытку.

Звук?! Дальний звук… дверь закрылась? Или что-то упало с дерева в дальнем углу сада? Один, в тени, затаив дыхание, я ждал.

Придет ли она? Или где-то в своих покоях готовится ко сну, смеясь при мысли обо мне, ожидающем в саду? Действительно ли обещали её глаза то, что боялось выдать её сердце? Или обещание, которое я прочел в этих глазах, порождено лишь моим воображением?

Бросился с небес вниз козодой; где-то в саду упало с дерева яблоко.

Я раздраженно вышагивал взад-вперед. Какой же я дурак, что жду! Она не придет. Может быть, даже забыла обо мне через минуту. Или, если и хочет прийти, как сможет она ускользнуть от тех, кто охраняет ее?

Тихий ветер зашевелил тени среди листвы. Сколько я уже жду? Не пора ли мне уйти — сейчас же? Не сказать ли своей мечте «прощай»?

Ночь читала молитвы по четкам звезд.

Да что я, мальчишка, влюбившийся впервые?

Луна спускалась, дорожки в саду уже не белели в её свете, а завтра я должен ехать в горы, напрягая все чувства в тревоге, я должен ехать через горы к крепости Аламут, может быть, к своей смерти.

Довольно! Хватит!

Однако я не уходил. Я ждал… и вдруг она пришла.

Сундари пришла!

В черном плаще пришла она, словно плывущая тень, тьма, появившаяся из ещё более глубокой тьмы, и она пришла ко мне.

— О! Ты здесь! Я боялась… Я так!..

Она пришла в мои объятия, и я держал её, нежно целуя в губы, ибо она была испугана теперь, испугана тем, что сделала.

— Ты должна выйти за него?

— Да… — она подняла на меня глаза, — я должна. Если я не стану его женой, он придет к нам со своим войском, и отца моего убьют, а царство его захватят. Он хочет получить не только меня, ему нужно и все, что у нас есть, и думает получить все это через меня.

— Ты его знаешь?

— Я видела его. Он стоит по правую руку правителя Каннауджа.

Что можно сказать на это?

Я любил её, но мог ли я предложить ей царство? Или богатство? Или войска, чтобы спасти её отца?

Было ли у меня что-нибудь, кроме ненадежного, полного риска существования бродячего ученого и воина, безземельного и бездомного человека?

Я немного познакомился с историей её народа и знал, что раджпуты — люди гордые. Тридцать шесть благородных родов поднимали мечи в битвах за сотни лет до того, как первый европеец изобразил у себя на щите герб.

Если бы она занимала не столь высокое положение… или я не столь низкое… то я мог бы нынешней ночью увезти ее… но куда?