Она протянула руки, чтобы разгладить бумагу, словно это усилие могло хоть что—то поменять, но не было ни причины, ни логического объяснения, почему ее глаза отказывались видеть проект таким, каким он должен был быть, почему ее руки двигались помимо желания, создавая причудливый декор, которому не было места в мире строгих линий. Логики. Практичности.

— Клиента не радует дизайн, Джой, — сказал, покашливая, мистер Робинсон за ее спиной. Она вздрогнула, уставившись невидящим взглядом на светло—бежевые обои с чётким геометрическим узором. — Они хотят что—то более простое, более практичное. Честно говоря, я не понимаю, почему вы не поняли этого раньше.

Взгляд Джой переместился к кулакам, сжавшимся на поверхности стола. Бумага захрустела под их весом. Это неправильно, всё неправильно. Всё.

— Мы нанимали вас, полагаясь на вашу прекрасную репутацию в сфере детально проработанных функциональных проектов, — гудел Робинсон за её спиной. — Именно этого хочет клиент, и я не понимаю, почему у вас с этим такая проблема. Это многоэтажное жилое здание, а не кафедральный собор.

Джой знала, что должна повернуться к Робинсону лицом, защитить себя. Но нечего было отстаивать. Он был прав. Потребность ограничить мир линиями и углами, втиснуть его в аккуратные небольшие коробки постепенно и неминуемо иссякла. В течение трех месяцев она изо всех сил пыталась вернуть былое, быть такой, как прежде. Она всеми силами старалась подавить желание вырваться из этих небольших аккуратных, тесных коробок и убежать в мир хаоса. Максимум, чего ей удалось достичь, были эти чертежи, которые никого не удовлетворяли. Это не её, больше не её.

Голос Робинсона давил все сильней и сильней на хрупкое спокойствие, которое ей с трудом удавалось поддерживать. Кулаки сжались сильнее, а пульс отозвался в ушах.

— Вы должны всё переделать и как можно скорей. Клиент ожидает проект к началу следующей недели. Вы слушаете меня, миссис Рэнделл?

Три месяца. Словно три года. Три месяца попыток собрать по кусочкам собственную жизнь в поисках спокойствия. Спокойствия, которое она должна была обрести теперь, когда родители покоились с миром. Спокойствие не пришло. В душе была зияющая рана, кровоточащая незаживающая дыра. Там, где прежде находилась сдерживающая сила связи, теперь расположилась затягивающая пустота, разрастающаяся с каждым днём, поглощая её, разрушая то шаткое соглашение, которое она достигла с этой жизнью линий, углов, стен и обманчивой уверенности.

Да и не было никакой уверенности. В конце концов, она поняла это. Потребности можно отрицать, игнорировать, но они всё равно остаются. Когда она подавила их, они вылились на бумаге, подрывая все возможные усилия приспособиться к нелепым аркам так же, как к раскидистым ветвям деревьев, текстурам и цветам грубой коры и меха волка, большим открытым пространствам, эхом отражающим сверкание горного неба. Всё неправильно. Всё это часть другого мира.

С которым она никогда не прощалась.

— Миссис Рэнделл, — Робинсон тронул её за плечо, не совсем деликатно. — Не хотелось бы напоминать вам, безусловно, у вас огромный талант. Но вы всё ещё на испытательном сроке, и если вы не сможете доделать всё к понедельнику, боюсь, мы будем вынуждены пересмотреть вашу занятость в нашей компании.

Бумага под пальцами Джой скомкалась окончательно. Она почувствовала, как волосы приподнимаются от затылка к шее, рука Робинсона убралась прочь, прежде чем она потеряла остатки своего жёсткого контроля. На губах были слова, неизбежные слова, которые положили бы конец этому, но стук в дверь офиса прервал их.

— Извините, что беспокою вас, сэр, миссис Рэнделл, но для вас прибыл пакет, — секретарь кивнула в сторону Джой, — срочная доставка. Нужно, что бы вы расписались.

Секретарь Робинсона неодобрительно фыркнула, когда Джой взяла клипборд и небрежно написала своё имя. Секунду спустя, после ухода секретаря, она приняла маленький, аккуратный сверток.

Робинсон что—то проворчал себе под нос. Джой не обратила на него внимания, вертя пакет в руках. Без обратного адреса. Простая коричневая обёртка, смутно знакомая. Необъяснимо ойкнуло сердце, пока она разрывала бумагу и швыряла ее на стол, затем потянулась, чтобы снять крышку картонной коробки.

Деревянный волк пристально смотрел на неё, его голова откинулась назад в беззвучном вое. На мгновение она прислонилась к столу, как к опоре, которая ушла из—под ног. Дрожащими пальцами она извлекла фигурку, обхватив её сложенными ладонями, чувствуя грубую текстуру поверхности и вдыхая запах леса, откуда она прибыла.

Тело пронзила дрожь. Она подняла взгляд и уставилась на дверь, неспособная двигаться. Оковы тюрьмы отступили. Пустота в душе внезапно наполнилась теплотой и эмоциями, проникая во все опустошенные уголки её души. Возможно… возможно ещё не поздно. Не слишком поздно для окончания. Или для начала. Внезапно всё стало столь же ясно, словно чистый горный воздух. Она повернулась к мистеру Робинсону, чей рот открылся для первого слова новой лекции.

— Вы правы, мистер Робинсон, — сказала она с сияющей улыбкой. — Я больше не мастер в проектировании практичных небольших коробок. Я ухожу.

День был прекрасен, как она и предполагала. Весь мир сиял новой жизнью. Весна в горах наступала поздно, зима задерживалась и неохотно уступала дорогу солнцу на несколько коротких месяцев.

Джой глубоко вдохнула чистый воздух, ноги легко несли её среди деревьев. Возможно, она вообще никогда не уходила. Гармония, которую она ощущала с этой дикой землёй, всё, что она знала о ней и себе самой, привнесли необычайно стабильное спокойствие. Со временем она смогла бы стать такой же частью этого мира, какой являлся он.

Она шла по берегу озера, затем повернула, следуя за течением одного из многочисленных потоков, образованных в результате таяния снега, звуки журчащей воды раздавались повсюду, небольшие речки, ручейки и ручьи стремительно прорезали новые пути со склонов гор. Ведомая связью, она достигла места на краю маленького расчищенного пространства среди деревьев.

Они расположились около низкого склона горы, пять или шесть взрослых волков растянулись на ложе земли и старых иголок. И там были щенки; Джой почувствовала, как при виде их её охватила теплота и защемило сердце; они играли и кувыркались около входа в логово. Большая тёмно—серая волчица следила за ними, её острые уши ловили каждое крошечное рычание и писк.

Он был среди них, как она и знала, что он там будет.

Возможно, из—за того, что он был поглощен заботой о щенках, крутящихся возле его ног, он не заметил её; она знала, он пресек соединение между ними, хотя в течение трех долгих месяцев, проведенных друг без друга, она чувствовала отголоски их связи. Или просто дело было в том, что она как существо дикой местности научилась быть тихой и незаметной.

Она безмолвно наблюдала, когда он опустился среди щенков, которые скакали на нём с юной, бьющей через край энергией. Они были пока ещё совсем маленькими и неуклюжими, не знакомые с миром, притупленные мордочки, круглые головы и крошечные ушки поднимались и мелькали в ногах Люка. Он позволял им жевать свои пальцы и атаковать колени, путаясь там, где все было просто.