порядок, за силу, за справедливость. И каждый – от богатого боярина до самого распоследнего смерда – чувствовал княжью защиту. Уже больше года, как не рыскали по дальним и ближним лесам разбойничьи шайки – все покорились князю, а кто не покорился… Что ж, приходилось применять силу. Все знали – для-ради Ладоги много чего сделал князь Хельги, и делает, и, дадут боги, будет делать и дальше.

Ярл улыбнулся, прошелся от пристаней вдоль реки. Темная точка, появившаяся на излучине, между тем выросла, переместилась ближе, превратившись в быстро приближающийся челнок. Хельги присмотрелся: в челноке сидели двое – пассажир на носу – лохматый, с перевязанной тряпицею головой, парень, и на корме… сноровисто орудующая веслом златовласая дева в мужской короткой тунике… Ладислава!

Не удержавшись, ярл замахал руками. Увидев его, помахали с челна и девушка… и лохматый парень, в котором по мере приближения челна Хельги, к удивлению своему, признал младшего гридя Дивьяна. Это ж где его так угораздило?

Приподнятый нос челнока с разгона ткнулся в берег.

– На бережку отыскала, – положив весло на дно, кивнула на юношу Ладислава. – Валялся ни жив ни мертв у старого капища… Хотела к себе утащить, на усадьбу, куда там! Едва оклемался: вези, говорит, в город.

– И что ж ты там делал, у капища? – с любопытством поинтересовался ярл.

Дивьян потрогал окровавленную повязку и, чуть улыбнувшись, поправил:

– Не у капища, а у змеиной ямы. Эвон, чуть не кусили. Кю!

– У змеиной ямы? – переспросил Хельги.

– Да, у змеиной ямы. Я покажу после…

В голубом небе весело сверкало солнышко, отражаясь в воде длинной золотой полосою. Покачивались у причалов суда, в ольховых зарослях кричали чайки.

Глава 8

Князь Севера

Почитание Олега в словенской земле было бы невозможно, если б местное население ассоциировало с ним насилие… установление даннической зависимости. Репутация Олега у славян была совсем иная.

И. Я. Фроянов. Мятежный Новгород

Май 866 г. Новгород

В двадцать пятый день мая мало кто выходил с раннего утра на луг или в поле. Даже смерды и те выжидали, когда высушит поднявшееся в небо солнышко медвяные росы. Верили – худые в этот день росы, нехорошие. Пробежится кто по худой росе – взрослый человек или ребенок, – обязательно заболеет, зачахнет. Потом зови волхвов – заговаривать.

Сквозь пелену облаков тускло светило едва взошедшее солнце, пустынны были луга на левом берегу Волхова, у самых стен Нового Города. А вот по дорогам ехали уже на торжище купцы, не боялись рос, торговля дороже. Поскрипывая, катились к городским воротам груженые возы – лыко, бревна, дичина, тяжелые, вымоченные в моче кожи. У пристаней-вымолов стояли первые купеческие ладьи с сукном, вином, крицами, зачиналась торговлишка. Уже разложились на торговой площади и кузнецы, и деревщики, и суконщики, забегала-замельтешила мелкая шелупонь – лепешечники-квасники-сбитники – запели зазывные песни:

Ой, на яру, на яру,

Девы-девицы гуляли,

Сквас-сбитень пили, пили…

Кто-то из солидных купцов, отвлекшись от рядка, подозвал сбитенщика:

– А налей-ка!

Испил, вытер бороду:

– Вкусно. Плесни-ка еще, паря.

А сбитенщик, ясно, и рад:

– Пейте на здоровьице, люди добрые! Ой, на яру, на яру… – наклонился к торговцам: – Квакуш, говорят, как станет князем, торговлишку поднимет высоко! От бояр защитит и от нахапников.

– Квакуш? – Купчина, тот самый, что первый подозвал сбитенщика, с усмешкой прищурил глаза. – Так он, говорят, зело на голову слаб.

Остальные обидно засмеялись.

– Ничего и не слаб, из зависти врут люди, – тоже посмеялся сбитенщик, понизил голос. – Да и советники у него люди не из последних, вот хоть взять Малибора-кудесника.

– Да, кудесник Малибор умен дюже, – согласно покивали купцы.

– На вече Квакуша в князья выкрикнуть – торговым людям от того одна польза!

– Выкрикнуть, говоришь? Ужо поглядим.

Торговцы чесали бороды и переговаривались. Не к одним купцам подходил сбитенщик, ко многим, везде одно говорил – за Квакуша и Малибора – и не только один он. Много таких было. Бояре знатные о том ведь не думали, вообще, купчин толстобрюхих за людей не считали, не говоря уж об однодворцах и тем паче смердах. Среди своих, бояр да дружинников знатных, порекли – выкрикнуть на княжение ладожского князя Олега. Умен князь и ловок, недаром Вещим прозвали. И порядок у него наведен в Ладоге – дружина сильна. К тому ж дальний поход задумал Олег. В Царьград, не куда-нибудь! От того боярам-дружинникам одна прибыль. А вот что касается смердов да однодворцев…

– И на что нам тот Царьград? – говаривали. – Смертушку только на чужой стороне сыскивать. Мы уж лучше тут будем – вона, видать по всему, лен хорошо уродится и конопля.

– Верно говорите, люди, – кивали, подзуживая народ, сбитенщики-квасники. – Выкрикнем Квакуша нашего – и ни в какой Царьград не пойдем, иначе ж принудит нас Олег Ладожский.

Так вот – от одного к другому, к третьему – и разносились по Новгороду слухи. Всетиславу и прочим то ведомо было, да только что толку? Плечами пожимали да насмехались:

– Тю, людишки худые, черные, нешто по-ихнему будет?

А квасники меж тем все наговаривали, все шептали, все разносили слухи…

Хельги-ярл остановился не в самом Новгороде, хоть и звал Всетислав. Расположился на Рюриковом дворище с частью дружины, поболтал с сестрицей – умершего князя вдовой – та беременна была, так снова напомнил: как родится сын, чтоб назвала Ингварем. Потом походил задумчиво по двору, потребовав коня, выехал из ворот на холм, спешился в голубых травах. Захолонуло сердце. Эх, небо синее, густой батюшка-лес, Волхов могучий, бескрайнее Нево-озеро! Да разве ж обоймет, удержит все это человечья длань, хоть и княжеская, да ведь не всемогущая? Что человек перед этими сопками, перед светлым небом, перед вековым бором? Так, игрушка богов… И все же… И все же нужно спешить, нужно стать новгородским князем, ибо без этого снова ввергнется все в пучину кровавых усобиц, как было когда-то до Рюрика.

– Здрав будь, княже, – услышал Хельги у себя за спиной тихий вкрадчивый голос.

Обернулся с усмешкой – давно ждал – скривил губы:

– Что-то не очень ты весел, Онгуз?

– А чего веселиться-то зря, князь? Как ты приказал, все обсказал волхвам.

– Ну?

– Сказали – поговорим. Пусть приходит.

– А что Кармана?

– Тоже к разговору склоняется. Квакуш-то уж больно не люб в граде. Что на голову дурной – о том все судачат. Так что, князь, думаю, разговор будет.

– Вот и отлично. – Хельги ловко вскочил в седло. – Скажи, пусть к вечеру приходят на