– Ма-рин, – осторожно, по слогам, произнес он и повторил чуть увереннее, прислушиваясь к звучанию голоса: – Марин. Меня зовут Марин Дар.

– Да, ты – Марин Дар, – «пра Добраш» уже плакал, не таясь. – Ты… меня помнишь?

В глазах мужчины промелькнула тень.

– Любка, – протянул он. – Любка, ты… изменилась.

– Прошло почти двенадцать лет, Марин!

– Боги!

Разрыдавшись, бывший пра Добраш кинулся на шею человеку в пентаграмме, в порыве радости и страсти повалил, обнимая, и принялся отчаянно нацеловывать – в губы, шею, нос, щеки, лоб и глаза.

– Марин! Милый мой! Любимый Марин! – слышался прерывистый шепот. – Наконец-то мы вместе! Наконец-то ты свободен!

– Пус-сти, – простонал он. – Больно!

– Прости, – она торопливо отстранилась, мановением руки разрушила край пентаграммы, нейтрализуя ее, и уселась рядом на полу, помогая и мужчине приподняться. – Тебе должно быть непривычно. Ученые экзорцисты советуют всем возвращенцам первые два-три дня сохранять постельный режим, поменьше говорить и двигаться, а движения выбирать самые простые, лишь на третий-четвертый день пробуя подняться. А покидать комнату и вообще приступать к активной жизни стоит лишь седмицы через две-три. Но у нас нет этих седмиц. У нас самое большее два-три часа. Потом может быть поздно!

– Что… случилось?

– Ты ничего не понял? Ну да, это последствия шока. Я как раз этому учу этих придурков…

– Э-э…

– Прости, милый, – та, которая еще недавно играла роль пра Добраша, чисто женским движением поправила выбившуюся прядку. – Ты столько пропустил… И этот шок… Позволь, я все объясню. То, что ты ничего не понимаешь и как бы ничего не помнишь – последствия шока, вызванного перемещением в это тело. Защитная реакция психики – я не хочу в это верить, значит, я этого просто не запомню… Я много читала на эту тему. Пришлось, знаешь ли. Двенадцать лет – это долгий срок. Даже мне жутко делается, как вспомню все, что было после твоей смерти!

– После… моей, – мужчина нахмурился, пытаясь собраться с мыслями, – смерти? Ах, ну да, я…помню что-то такое… Но как получилось, что… – он попытался осмотреться.

– Если в двух словах, то ты все двенадцать лет оставался тут, призраком, в то время как наш незабвенный ректор пользовался твоей славой и твоими трудами. В то время, как я была вынуждена выживать, лелея жажду мести. Ты себе не представляешь, какой долгий путь я прошла. Что мне пришлось вытерпеть от родных, как я скрывалась, как сменила имя и пол… Мне пришлось стать мужчиной и назваться Добрашем, чтобы выжить. Я даже под этим именем приняла постриг, чтобы обеспечить себе крышу над головой и защиту. Я занималась экзорцизмом. Совершенно не женская профессия, вот никто и не подумал искать женщину – во мне. Я жила, выживала, а сама ждала. Ждала удобного случая, чтобы вернуться сюда и отомстить. Несколько лет назад меня вызвали в Университет богословия из провинции, где я была уже достаточно известна, как демонолог, и предложили пост преподавателя. Мне, женщине, преподавать в мужском учебном заведении! Я им, конечно, не сказала, кто я такая на самом деле. Преподобный Святомир Гордич догадался потом… Но он меня не выдал. Более того, предложил сотрудничество. Ему уже давно Колледж Некромагии как кость в горле. Мы разработали план, и вот ты и я здесь. Мы решили нанести удар с двух сторон, изнутри и снаружи. Снаружи – нейтрализовать герцога Ноншмантаня, который является главным наследственным попечителем Колледжа. Если убрать его потомков, у герцога не будет сил, он махнет на Колледж рукой. А если еще и его собственный сын станет упырем не без помощи некромантов, так и вовсе обозлится. Тем временем мы с тобой должны убить ректора.

– Мы?

– Ты. И я, – женщина обняла мужчину за плечи. – Если помнишь, что он с тобой сделал, это – самое правильное решение и самое малое, что мы сможем сделать. Он сломал нашу жизнь! Он разрушил нашу семью. Мы должны разрушить его Колледж. Я переселила твою душу в это тело. Оно немного непривычное, но это тело мужчины, так что ты справишься легко. Не спрашивай, как. Скажу лишь, что я не зря столько лет занималась экзорцизмом. Вот когда оно пригодилось!

– Я, – мужчина повел плечами. – Ты… раз-вя-жи.

– Сейчас. Только… Марин, скажи мне…Скажи, ты меня любишь?

Он некоторое время молчал, то ли прислушиваясь к своим чувствам, то ли подыскивая для их выражения слова.

– Да. Я…тебя…люблю.

– Спасибо! – она снова поцеловала его в губы и тут же отстранилась. – Никак не могу привыкнуть к этому лицу! Но да ничего. У нас впереди вся жизнь… Притерпимся! Ты же не бросишь меня, Марин? Да, я теперь старше тебя почти на двенадцать лет, но у нас есть сын.

– Сын?

– Я названа его Любеком. Ему одиннадцать лет, и он воспитывается в одном из сиротских приютов. Я навещаю его так часто, как могу. Говорю, что его мать была моей сестрой, но скончалась при родах. Про отца он знает только то, что обстоятельства оказались сильнее его, и он пока ждет момента, когда ему безопаснее приехать. Мы обязательно поедем к нему, и у нас наконец-то будет нормальная семья! Вот так!

Болтая, Любка возилась с узлами на запястьях и щиколотках мужчины и как раз сейчас отбросила последнюю импровизированную веревку, откинувшись на пятки и глядя на дело рук своих. Тот, кто еще недавно был Арчибальдом фон Лютцем, неуверенно поднял руку, пошевелил пальцами так, словно до этого их у него не было вообще. Потом потрогал свое лицо. Жест получился излишне резким, он больше походил на пощечину, а одним пальцем он и вовсе попал себе в глаз.

– Я забыл, каково это – иметь настоящее тело…

Любка хихикнула, но тут же посерьезнела.

– Это ничего. Ты привыкнешь… может быть, успеешь привыкнуть! Если останешься в живых!

Голос ее сурово дрогнул. Он так разительно отличался от того, восторженного щебета, которым она говорила до сих пор, что бывший Арчибальд фон Лютц изумленно поинтересовался:

– Ты… чего?

– А того! Ты, да именно ты, запер нас здесь! Мы трое суток тут торчим, без еды, воды и… и вообще безо всего. Вон та глупая курица сама подсказала тебе идею устроить ловушку – всех впускать, никого не выпускать, а там пусть вошедшие хоть умирают от голода и жажды. Посмотри на нее – она при последнем издыхании. И нам с тобой грозит та же участь – если только ты сам нас не выпустишь!

Мужчина медленно обернулся, всмотрелся в лицо лежащей в отдалении девушки.

– Я… ее знаю, – произнес он неуверенно.

– Она утверждает, что – да. Что ты – ее любимый сводный брат. Имя Изольды Швец тебе о чем-то говорит?

Он нахмурился:

– Кажется, да… Вот она какая стала…Сколько прошло времени…

– А осталось совсем ничего, – перебила Любка. – Если ты нас отсюда не выпустишь, мы тут так и погибнем. И твоя новая жизнь тебе не понадобится.