* * *

Предлог для ухода с дипломатической службы «Максу» предоставил сам Фигерес. В соответствии с прогнозами он победил на президентских выборах в мае 1953 года и, как это часто бывает у политиков, становящихся вершителями национальных судеб, забыл о тех обещаниях, которые давал «Максу». Послом для особых поручений в Италии и Франции Фигерес назначил Даниэля Одубера. «Макс» был настолько «поражен» черной неблагодарностью Фигереса, с такой «болью» говорил об этом, что в костариканской колонии в Италии ему сочувствовали все без исключения. В начале декабря 1953 года «Макс» направил в Сан-Хосе телеграмму с просьбой о предоставлении ему длительного отпуска. Недели через две он подал в отставку, мотивируя это необходимостью лечения жены в Швейцарии. После сложных родов она чувствовала себя неважно. Имя для дочери придумал Иосиф: «Она появилась на свет в Риме, мы будем звать ее Романеллой в память об Италии». Но у черноглазой «римлянки» было и другое имя, главное, которое было «зарезервировано» до возвращения в Москву — Надежда. В память о матери Иосифа Ромуальдовича.

Все последующие действия «Макса» были направлены на то, чтобы отъезд Кастро и его семьи не выглядел побегом. «Макс» разыгрывал смертельную «обиду» на президента и своих бывших «клиентов» на родине. Много времени заняли хлопоты по ликвидации имущества: как-никак, значительная часть его приобреталась на казенные средства. «Запасным игроком» в посольстве оставался «Роке». Он должен был продолжить работу «Макса» в Италии и контролировать дальнейшее развитие событий.

Слухи о судьбе четы Кастро в Риме и Сан-Хосе ходили противоречивые: одни говорили, что они поселились на севере Чили (мол, сухой воздух Атакамы был «полезен» Инелии Идалине), другие утверждали, что Теодоро вернулся в Бразилию, чтобы заняться прежним делом — книжной торговлей. Третьи утверждали, что он попался на крупной контрабанде кофе в Югославии и был вынужден «потихоньку» уйти в отставку. Четвертые выдвинули более трагическую версию: вся семья погибла от рук уголовников в Швейцарии или Западной Германии. Самые проницательные, их было немного, не исключали вероятности ухода Кастро за «железный занавес».

Семья Григулевичей приехала в Москву в декабре 1953 года.

Их ожидала новая жизнь, о сложности которой они уже имели представление по периоду подготовки к итальянской командировке в 1947—1948 годах. В «постсталинской» Москве было тревожно. Расстрел Берии и его ближайших сотрудников, обвиненных в измене родине и «работе» на целый «букет» иностранных разведок, потряс Григулевича: ведь это были его прямые начальники! Шифровки, которые он направлял из Италии, докладывались в первую очередь этим людям!

Пугающим был неоспоримый факт, что Берия и его «предательская свора» своей судьбой продемонстрировали печальную закономерность. Точно так же были ликвидированы Ягода и Ежов и их «команды». Они тоже были «вредителями и предателями». Неужели так глубоко укоренилась измена в святая святых советского общества — органах государственной безопасности? Или это все-таки были политические расправы?

Не думать об этом Григулевич не мог.

Он был уязвим как нежелательный свидетель. А от таких избавляются. От тяжких раздумий отвлекали бытовые проблемы, которые легко решались в Италии, но в Советском Союзе были чем-то вроде нескончаемого бега с препятствиями. Может быть, к счастью для Григулевича. Надо было думать о крыше над головой, о том, как одеть и прокормить семью. Ведь из Италии, по словам Надежды Григулевич, дочери разведчика, они привезли только носильные вещи, книги и незатейливую кухонную утварь, которая по своему внешнему виду никак не соответствовала прежнему «дипломатическому уровню» главы семьи. По сути, все надо было начинать с нуля. Бывший нелегал «Макс» был переведен в резерв нелегальной разведки, но перспектива его направления в очередную миссию становилась все более призрачной. Сталинские кадры усиленно изгонялись из органов безопасности и разведки. Мимикрирующее в духе «новых веяний» партийное руководство им не доверяло. По всем параметрам «Макс» относился к категории «сталинистов».

Поселилась семья Григулевичей в небольшой, — но своей, наконец-то своей! — квартире в доме напротив кинотеатра «Ленинград» на площади Назыма Хикмета. После настойчивых просьб Григулевича ему помогли с поступлением на курсы в Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Вот и вся «знаменитая» помощь органов в «организации научной карьеры» Григулевича, о которой с таким «разоблачительным» рвением писали в желтой российской прессе его недруги.

После учебы Григулевича направили на работу во Всесоюзное общество по культурным связям с зарубежными странами. Один из его друзей написал об этом этапе: «Такая жизнь с пребыванием “от” и “до” на рабочем месте решительно не соответствовала ни темпераменту, ни способностям, ни амбициям Григулевича. Она не давала ни интеллектуального, ни морального, ни материального удовлетворения»[97].

Накопленные знания, уникальная информация, которую он приобрел во время странствий, привычка к предельным умственным нагрузкам — все это требовало применения и литературного воплощения. Так началась научно-писательская биография Иосифа Григулевича: днем — исполнение служебных обязанностей, ночами — творческая страда за непритязательным столом, который был приобретен на небольшие рублевые премиальные после завершения командировки. Для первой научной работы Иосиф выбрал актуальную для того времени тему. Реакционный католицизм вел неустанные атаки на Советский Союз. Григулевич, изучавший modus operandi Ватикана изнутри, пытался не только раскрыть тайные маневры его высших иерархов, но и рассказать о том, как реагирует католическая церковь на вызовы времени, как борется за сохранение своего влияния на верующих, порой солидаризируясь с их стремлением к безопасному и социально справедливому миру.

Лаура во всем помогала мужу, стараясь адаптироваться к сложной московской жизни. С первой же разрешенной «оказией» она послала в Мехико весточку своим родным: «Мы поселились в Москве. Думаю, это надолго. Наши поездки по миру завершились». В середине марта 1955 года написал своей теще и сам Григулевич. Конспирация оставалась в силе, и подпись его под лапидарным текстом весьма неразборчива, что-то вроде Богумила:

«Моя любимая мама!

Хочу от всего сердца поблагодарить Вас за замечательные подарки, которые Вы столь любезно послали мне. Я буду беречь их как самое драгоценное воспоминание. Я никогда не был в Вашей стране, но очень люблю ее и надеюсь, что когда-нибудь смогу посетить ее и познакомиться с нею, как и с Вашей семьей. Если это не удастся, то надеюсь, что Вы навестите нас. Дома мы говорим на испанском языке, и дочка обязательно выучит его. Лаура и я очень любим друг друга. Она мне готовит мексиканские блюда и часто рассказывает о вас. Так что я чувствую себя полноправным членом Вашей семьи. Посылаем Вам и всем родственникам наши самые теплые приветы».