для концертов и кафедрой для лекторов, потом сцена была оборудована в одном из бараков на пристани, занавес был по-прежнему из одеял, но декорации были освежены работами своих же художников; из американских пижам и прочих подарков понаделали костюмы, казавшиеся довольно эффектными на сцене, появился хороший грим, зрительный зал теперь уже освещался новыми фонарями. Вообще театр значительно оперился, чему немало способствовала поддержка и заботы командования.

Благодаря любовному отношению к делу руководителей театра репертуар был подобран очень тщательно, с большой разборчивостью. Ставили чеховские вещи, ставили даже Островского, драматические отрывки из Пушкина («Скупой рыцарь» и др.) и другие классические пьесы. Правда, уступая настойчивым требованиям публики, желавшей хоть немного забыться от нудной лагерной жизни и посмеяться, ставили и фарсы, и веселые комедии, водевили и другие смешные пьесы, но в основе деятельности театра всегда лежал серьезный репертуар, имеющий воспитательное значение для казаков.

Большим успехом пользовались спектакли-кабаре и концерты. Среди донцов нашлось немало отличных певцов, рассказчиков, танцоров, были даже музыканты-виртуозы. Какими-то правдами и неправдами у греков достали пианино, чуть ли не единственное на острове. Собрали струнные инструменты, причем часть инструментов, не только балалайки, но и скрипки, были весьма недурно сделаны своими руками. Главное место в программах концертов отводилось хоровому пению. Составившиеся для церковных служб хоры здесь, на сцене, конкурировали между собою, доводя исполнение номеров до высшей степени совершенства. В кабаре ставились трюки и новинки столичных сцен, вызывавшие большой интерес у публики. Вход в театр был бесплатный, и билеты распределялись по частям пропорционально их численному составу, причем довольно значительное количество билетов уделялось и гостям-грекам. На спектакли приглашались иногда и англичане, имевшие какую-то базу на острове, и даже французы, пока отношения с ними не были обострены. Трудно описать, с каким интересом следили иностранные гости за представлениями, но в особый восторг их приводили лихие казачки и удалые лезгинки, мастерски исполнявшиеся казаками. Большое впечатление производило на них и хоровое пение, и новые для них мелодии русских песен.

Нечего и говорить, что спектакли привлекали громадное количество зрителей. У открытой сцены собирались обитатели чуть ли не всех лагерей, театр бывал битком набит зрителями, мало того, кругом театра у всех окон, дверей толпой стояли казаки. Тут же среди них постоянно толкались французские солдаты, чернокожие, греки, привлеченные звуками оркестра и стройным пением хора. Казаки забирались даже на крыши, и в таком большом количестве, что временами требовалось принятие особых мер к их удалению, так как крыша грозила обрушиться. Такой интерес к спектаклям, помимо их достоинства, проявлялся еще и потому, что это было единственное развлечение на острове. Спектакли устраивались по воскресным и праздничным дням и редко в будни.

Обыденный свой досуг казаки посвящали работам. Люди, не только воины, но и мирные работники, пахари, сроднившиеся с постоянным трудом, не могли выносить безделья и сами себе выискивали хоть какую-либо работу. Некоторые уходили на заработки к грекам в деревни, часть казаков – мастеров, ремесленников – пристроилась в оборудованных при дивизиях мастерских Всероссийского земского союза, а часть у себя, в палатках, занималась кто чем. Шили обувь, причем казачья работа оказывалась значительно выше местной, и греки заваливали казаков заказами; из случайных кусков дерева вырезали ложки, из консервных банок мастерили котелки, сковородки, мангалки и разную домашнюю утварь, делали массу мелких вещей, различные пряжки, подсвечники, письменные приборы и тому подобное. Целый ряд казаков занимался производством сундучков, чемоданов, походных кроватей и прочих дорожных вещей – употребляя для этого куски брезента от старых палаток и фанеру, которую нетрудно было доставать на острове.

Работы казаков были настолько интересны, так хороши по замыслу и художественны по исполнению, что командование решило продемонстрировать их на специально устроенной выставке, которая и была открыта 22 мая в читальне Донского корпуса. Выставлены были не только кустарные работы казаков, но и работы мастерских Всероссийского земского союза, и произведения лемносских художников, и даже литераторов и поэтов. Особый отдел выставки занимали экспонаты информационного отделения штаба корпуса с целым рядом статистических сведений о работах казаков, о положении хозяйства и различных отраслей промышленности в Совдепии, с оригинальными картограммами и диаграммами и целым отделом остроумных карикатур на злобы дня, на советских деятелей и французов, распыляющих армию. Выставка вызвала большой интерес у лемноссцев, и целую неделю, пока она была открыта, в помещении ее непрерывно толпились казаки.

Тогда же первое радостное известие за все время пребывания в изгнании взволновало казаков. В ночь на 23 мая на рейд прибыл пароход «Кюрасунд», предназначенный для перевозки казаков в Болгарию.

Уже давно, с первых же дней прибытия Русской Армии в Константинополь, Главное командование и донское правительство вели переговоры с родственными нам по вере, языку и крови славянскими странами Болгарией, Сербией и Чехословакией о переводе туда русских контингентов. Переговоры велись успешно, причем «Сербское и Болгарское правительства принципиально ничего не имели против принятия значительных частей армии с сохранением воинской организации» (Отчет о деятельности донского правительства за границей, 1921 год); принимаемые должны были содержаться собственным иждивением, для чего правительства названных стран выражали готовность предоставить им постоянную работу, и только в Сербии некоторые части Русской Армии поступали на пограничную стражу.

С первых же дней распыления армии командование поддерживало дух казаков возможностью переезда в славянские страны, противопоставляя ультимативным требованиям французов – Совдепия, Бразилия или собственное иждивение в Константинополе – работы и службу в Сербии, Болгарии и Чехословакии, и казаки верили этому и жили надеждами на скорое избавление от французского попечения.

Теперь, с приходом «Кюрасунда», надежды эти стали сбываться, превратились в событие сегодняшнего дня. К перевозке были назначены Донской Георгиевский полк, Донская техническая сотня, лазарет 2-й Донской дивизии и Кубанская школа детей. Надо было видеть, с какой радостью, с какой лихорадочной поспешностью и оживлением собирались казаки в дорогу и как завидовали им остававшиеся.

Погрузка была назначена в тот же день, в 14 часов, но уже через несколько часов по получении приказания о погрузке, к 11–12 часам, лагерь 2-й дивизии, где, собственно говоря, и располагался Гундоровский полк, опустел, зато вся пристань была запружена казаками и завалена вещами. Тут же толпились и провожающие – чуть ли не весь лагерь.

Эта погрузка не была похожа на отправки в Совдепию и Бразилию. Не было уныния решившихся на все людей, не было трогательных сцен прощания, не было, наконец, такой усиленной охраны французов. В конце пристани стояла небольшая группа русских начальников, французский офицер с переводчиком и несколькими стрелками – и только. По именному списку казаков впускали на стоявший