приказание Могаддема, и что это массовое движение, вероятно, объясняется каким-нибудь новым восстанием, готовящимся в пределах Суакима. Сверх всего этого осторожный старик предупреждал, что оставшимся еще на работах шерофам тоже ни в чем не следует доверять, что и эти тридцать или сорок человек – народ ненадежный, особенно же некий Абэн-Зегри, который пользовался в их среде громадным, неограниченным влиянием. Отпустить их под каким бы то ни было предлогом он не считал разумным, полагая, что таким образом рискует окончательно поссориться с их главой и вооружить их всех против себя; за ними следовало только внимательно следить, что он и делал.

На поверку вышло, что этот строгий, внимательный надзор оказался совершенно не лишним. Однажды вечером, заметив особенное стечение рабочих у палатки, служившей жильем шерофов и представлявшей собою подобие большой залы с полосатыми холщовыми стенами и потолком, хитрый старик тихонько подкрался к задней стенке этой палатки и незамеченный никем притаился в траве. С помощью своего острого кинжала он увеличил случайно замеченную им в шатре дыру и теперь мог свободно не только слышать, но и видеть все, что происходило в палатке. Там царила глубокая тишина. Чадящий светильник освещал толпу арабов; их было человек пятьдесят, распростертых ниц, прильнувших лицом к земле. Все они были закутаны в белые покрывала, точно в саваны, и сохраняли полнейшую неподвижность.

В первый момент Мабруки-Спик подумал, что присутствует при обычной вечерней молитве. Но вот один из этих арабов поднялся и выступил на середину круга своих молящихся соплеменников. Это был не кто иной, как Абэн-Зегри. Возвысив голос, он произнес воззвание к пророку Магомету и затем уже приступил к своей речи.

– Мужи племени шерофов, – начал он, – возлюбленные дети Аллаха, настает день великого освобождения, и день этот близок… Всевышний возлюбил вас. Когда вы родились на свет, ветры притаили свое бурное дыхание, море стало спокойно, как оливковое масло, и Луна показала свой серебряный серп над землею. Чтобы испытать вас, Аллах ниспослал вам тяжкое испытание: вы покорены гяурами. Но близок час, когда все вы восстанете и восторжествуете над ними; когда вы, как львы, появитесь на вершинах гор и растерзаете своими железными когтями этих жалких гяуров!

Трепет немого восторга и энтузиазма пробежал по толпе, затем подавленные проклятия против ненавистных гяуров стали вырываться из уст почти всех собравшихся здесь людей. Глаза их горели недобрым огнем из-под высоких белых тюрбанов. Абэн-Загри, казалось, с минуту собирался с мыслями, затем поднял голову и продолжал все тем же медленным и глухим голосом, обращаясь теперь уже с воззванием к Богу.

– О, всевышний! Чего же ты ждешь от сынов твоих?… Направь стопы их рукой твоей, веди их, – и пусть они следуют за тобой. Будь им лучом, исходящим с Востока, звездой путеводной, горящей над безбрежным морем!.. Ты многомилостив! Ты вызвал из среды детей твоих великого пророка, обетованного верным еще тринадцать веков тому назад. Пророк этот восстал во мраке, он явился на остров Нафт, как цветок лотоса на йодах Нила!

– Имя его Махди (Божественный). Он оплакал грехи людей, он скорбел о них, и жилищем его был мрачный колодец, и из глубины земли благоухание его святой молитвы, точно душистое курение, вознеслось престолу Аллаха!.. О, благословенное племя Шерофов, царство твое наступает!..

Слова эти были встречены громким одобрительным шепотом, и этот шепот как бы подзадорил оратора, как бы придал ему еще больше воодушевления и вдохновения.

– Я вижу тебя! да, я вижу тебя, божественный Махди, – продолжал фанатик восторженным, вдохновенным голосом, – я вижу тебя на поле битвы. Движение твое быстрее соколиного полета. Города, один за другим, преклоняются перед твоей властью; но тщетно побежденные лобызают стопы твои, след ног твоих, – ты неумолим, и все гибнут до одного… Гикс-Паша, став во главе войск хедива, и побуждаемый духом тьмы, повел их против тебя. Он захватил Дуен, он завладел Эль-Обейдом и преследовал тебя, шел за тобою следом на Юг…

– Слушайте меня, дети племени Шерофов, слушайте, что сделал для вас Аллах уничтожитель!.. Он послал Махди в Казгхиль окружить гяуров непобедимым кольцом своих правоверных; в продолжение целых трех дней сыны Корана чинили над гяурами расправу, и все они погибли до последнего, никто из них не вернулся оттуда!.. Из всей этой громадной армии Гикса, в одиннадцать тысяч человек, не осталось в живых ни одного!

Трепет безумного энтузиазма и крики дикой, злобной радости приветствовали это известие, сообщенное Абэн-Зегри. Очевидно, этот последний встревожился шумом, потому что тотчас же поспешил водворить тишину и порядок.

– Недостойные слуги и рабы великого Махди, – сказал он голосом, полным самоунижения, – я собрал вас сюда сегодня, чтобы возвестить вам, что час освобождения вашего близок… но ведь он еще не настал! Берегитесь же возбудить недоверие и подозрение врага вашими криками и возгласами. Будем ждать условного сигнала, который теперь, конечно, не замедлит быть дан всем нам. А теперь будем молиться, братья мои, возлюбленные сыны племени Шерофа, будем молиться и возблагодарим Аллаха за его милости и благодеяния к верным сынам своим!..

Все собравшиеся здесь арабы снова приняли молитвенное положение, обычное у мусульман, а Мабруки счел этот момент наиболее удобным, чтобы незаметно удалиться от палатки.

Не медля ни минуты, он поспешил сообщить Норберу Моони во всех подробностях все, что ему пришлось видеть и слышать.

Весть об окончательном уничтожении всей армии Гикс-Паши с первого взгляда казалась слишком невероятной, трудно допустимой. Но совершенное безмолвие этой громадной армии, выступившей уже два месяца тому назад и двинувшейся на юг, отсутствие каких бы то ни было известий о ней, несомненно, являлись дурными предзнаменованиями. Вскоре не оставалось уже никакой возможности сомневаться в этом.

Очевидно, страшная катастрофа действительно свершилась. О ней рассказывали очевидцы, бывшие свидетелями этой страшной бойни. Все вожаки верблюдов, все торговцы и купцы, прибывшие из Кордофана, рассказывали об этом. В Бербере никто уже не сомневался, что факт этот вполне несомненен и доказан; сам Норбер Моони мог лично узнать о том из уст одного рабочего из племени Сомали, недавно только поступившего в число рабочих Тэбали. Человек этот рассказывал, что месяц тому назад своими глазами видел всю долину Казгхиль усеянной обезглавленными трупами солдат египетской армии. Ружья, орудия, снаряды, – все очутились во власти Махди, не пощадившего никого из своих врагов.

Событие это имело чрезвычайно важное значение. Не говоря уже об усиливающемся с каждым днем брожении умов и волнении среди рабочих Тэбали, нельзя было отрицать того, что эта победа Махди, конечно, удесятерит его влияние и значение в глазах туземных народов, возвысит и подымет его