Филиппа Хилл, вдова известного физика, у которой были некие дальние родственники в России, тоже жила на Чосер-роад. Она восхищалась Светланой и сохранила о ней самые теплые воспоминания. Ей только «надо было избавиться от своего дурного настроения, и она замечательно рассказывала истории из своего прошлого». Но Хилл понимала, что со Светланой может быть трудно: «Я полагаю, Светлана не знала, как управиться со своей жизнью — вот в чем все дело». Хилл думала о ней «почти как о цыганке»: «Она вела бродячую жизнь».

Одной из близких подруг Ольги в школе была девочка по имени Эмили Ричардсон. Ее мать и Светлана вскоре подружились. Розамунда Ричардсон жила в красивом крытом соломой коттедже в Саффрон Уолден и превратила гараж в маленькую комнату, где стоял диванчик. Светлана спала там, когда оставалась ночевать у Ричардсон. Она называла эту комнатку «дачей». Ричардсон смеялась, вспоминая, как однажды утром Светлана вышла к завтраку и сказала: «Надеюсь, вы не против — я переставила там мебель». Она передвинула софу в другой конец комнаты, потому что ей хотелось смотреть в другом направлении. «Она была просто восхитительна!»

Я действительно любила Светлану… Трудно объяснить, но есть люди, которые притягивают к себе, и где-то у них внутри есть неизмеримая глубина… Она умела относиться к другим людям с огромной теплотой… Светлана была глубоко духовным человеком. В ней был Бог в самом широком смысле слова, но Бог, всегда неудовлетворенный своим воплощением, поскольку даже индийский мистицизм ему не соответствовал…

(Эта жажда) была достаточно сильной, чтобы удержать ее на этом пути, и она не могла с него сойти, поскольку не находила выхода.

Но Ричардсон тоже понимала, что Светлана может «меняться как погода. Она была очень разной». Ричардсон чувствовала, что это «связано с ее душевными ранами, которые так и не прошли». Как и Филиппа Хилл, она думала о Светлане как о страннице:

Она всегда ждала, что то, что ей нужно, вдруг отыщется где-нибудь за поворотом… Я воспринимала ее как очень ранимого человека, при этом яркого и талантливого. У нее был феноменальный ум и великая душа. Она обладала оптимизмом и неиссякаемой энергией, которые иногда могли сослужить ей плохую службу и превращались в злость. Для меня эта черта была частью ее личности. Она была одновременно и такой, и эдакой.

Ричардсон полагала, что Светлана устала от неверных представлений о ней:

Она хотела контролировать все это, ведь так? До некоторой степени это можно понять, потому что о ней ходило столько толков, что ей хотелось бы хоть как-то управлять ими. Но она делала это весьма странным способом… Это не сбивало ее с толку, это сбивало с толку всех остальных. Разбросать всех вокруг, как кегли, но самой выстоять.

Ричардсон считала это бедой Светланы. Все помнили тот факт, что она была дочерью Сталина — никто не мог ничего с собой поделать, — поэтому ей невозможно было посмотреть на себя без этого фильтра: «Я не уверена, что она видела себя такой, какая она есть». Но Ричардсон чувствовала, что единственная вещь, которая удерживала Светлану в этом мире, — это ее любовь к Ольге: «Их любовь друг к другу никогда не сходила на нет и не исчезала».

В декабре того года Светлана решила официально перейти в католичество. Она присоединилась к церкви Святой Марии и всех английских великомучеников и даже провела несколько дней в монастыре Святой Марии в Саффолке. Теперь Светлана решила перевести Ольгу в католическую школу Челмсфорд в Эссексе, где была более строгая дисциплина. Но девочка была совершенно с этим не согласна. Она любила школу «Френдз». Проходя вступительные тесты в новую школу, она специально давала неправильные ответы и сумела провалить экзамены. Ольга была очень довольна собой, но мать была в ярости. Она знала, что дочь сделала это специально. Когда они вернулись домой, Светлана накинулась на Ольгу. Но у девочки была более сильная воля, чем у матери. Она оставалась в школе «Френдз» до восемнадцати лет. Когда Светлана жаловалась Терри Уэйту, что эта школа не позволит ей поступить в Оксфорд или Кембридж, он настаивал: «Вы не понимаете. Ей подходит эта школа. Скоро она станет подростком. Квакеры могут ей дать то, в чем она нуждается. Она получит здесь хорошее образование, но куда более важно, что она чувствует себя здесь в безопасности».

И Уэйт был прав. В школе «Френдз», как об этом вспоминала Ольга, никто никого не третировал. Если какую-то девочку заставали с сигаретой, бутылкой или целующейся с мальчиком, она получала взыскание. «Но любые формы расизма, сексизма, религиозной нетерпимости — немедленное исключение. Даже давать прозвища было неприемлемым». Школа защищала ее, и это было бесценным. Первая проверка состоялась в начале апреля ее первого года в школе.

«Дейли мейл» обнаружила, что одиннадцатилетняя внучка Сталина (двенадцать ей исполнялось в мае) живет в Саффрон Уолден, а ее мать обитает в Кембридже на Чосер-роад. Репортеры набросились на школу «Френдз» как раз перед началом пасхальных каникул, в первую неделю апреля. Ольга вспоминала этот инцидент с несколько раздраженным изумлением:

Все дети уезжали на каникулы, некоторые оставались в школе еще на одну ночь. Я должна была остаться. И вдруг один из учителей сказал, что отвезет меня домой. В Кембридж, до которого было полтора часа езды. Мне это показалось очень странным. Но у нас не было машины, и мне не хотелось заставлять маму полтора часа трястись в автобусе, чтобы забрать меня. Когда мы проезжали ворота, я должна была спрятаться. Учитель сказал мне лечь на заднее сиденье и укрыться одеялом.

А за воротами повсюду были папарацци. И я не могла понять, что происходит. Я решила, что так было со всеми детьми — они должны были тайком вывозить детей из школы по каким-то причинам. Я не знала, почему. Я приехала домой, и вокруг тоже были репортеры — и на тротуаре, и перед домом.

Светлана была очень зла. Она хотела сама рассказать Ольге о ее деде и сделать это только тогда, когда поймет, что ее дочь готова к такому разговору. Она посадила Ольгу рядом с собой, показала ей фотографию Черчилля, Трумэна и Сталина на Потсдамской конференции в Германии в июле 1945 года и сказала: «Это твой дедушка». «Мама сказала мне об этом всем, показала фотографии и попыталась объяснить. Я имею в виду, в тот момент я с трудом могла узнать американского президента на этой фотографии». Светлана утешала девочку: «Не бери все это в голову. Ты американская, как яблочный пирог. Твой отец — американец».

Светлана знала, что нужно сказать больше, но не могла заставить себя это сделать. Как можно рассказать своей дочери, что ее дедом был Иосиф Сталин? Она попросила Джейн Ренфрю рассказать Ольге о Сталине, но Ренфрю отказалась, предложив, чтобы вместо нее Светлана попросила директора школы «Френдз».

Когда Ольга вернулась в школу после каникул, ее снова пришлось привозить учителю. Пресса продолжала рыскать вокруг. Фотографии девочки были во всех газетах. Репортеры подшучивали над прозвищем, которое она получила в школе — «Веселая клюшка», в котором намекалось на ее длинные ноги и американское происхождение. Никто из сверстников Ольги толком не представлял себе, кем был Сталин, но девочка вспоминала, как одна из ее соседок по общежитию воскликнула: «Боже мой, все это время я спала в одной комнате с русской! Меня же могли убить во сне!»