Похоронили Джонса на одном из парижских кладбищ. Национальное собрание Франции, воздавая честь Полю Джонсу, «много сделавшему для утверждения свободы своей страны, а, следовательно, и свержению французской монархии», похоронило его с воинскими почестями. Американский посланник во Франции Гувернер Моррис предпочел вместо похорон Поля Джонса посетить свою соседку госпожу де Нарбонн и еще нескольких приятных дам, а так же пообедать у британского посла. В последний путь героя Америки, Франции и русского адмирала пришли проводить двенадцать человек, депутатов Национального собрания. После смерти о нем вдруг вспомнили. Сначала император Наполеон посетовал на его раннюю смерть, полагая, что под командой Джонса французский флот не был бы разбит англичанами в битвах при Абукире и Трафальгаре. Затем Поль Джонс понадобился и Америке, когда та стала писать свою историю и ощутила недостаток в национальных героях. Спустя 59 лет американский конгресс спохватился и направил во Францию корабль за «останками национального героя». По одним источникам прах Поля Джонса нашли и эксгумировали. Впрочем, никто толком не знал, его ли это могила. Затем останки перевезли через океан и перезахоронили с салютом и прочими почестями. Есть, однако, версия, что останков Поля Джонса найти так и не удалось, а в 1912 году в церкви военно-морской академии в Бостоне был установлен пустой мраморный саркофаг с именем Поля Джонса.

Впоследствии даже бывшие соотечественники, англичане, простили Полю Джонсу его измену британской короне и начали гордиться им, как своим великим противником. Во всяком случае, «Оксфордский справочник кораблей и морей» уделил Полю Джонсу на своих страницах места больше, чем иным британским адмиралам, и поместил его портрет.

* * *

Известие о заключении мира между Россией и Турцией застало знаменитого греческого корсара Ламбро Качиони в море. Однако старый корсар отказался разоружать свою флотилию и решил продолжить борьбу с ненавистными турками в одиночестве.

В мае 1792 года он издал манифест, выражающий его возмущение и недовольство Ясским миром, который так и не принес Греции независимости. После этого заявил, что он более уже не полковник русской службы, а король Спарты. При этом флотилия Качиони продолжала захватывать турецкие суда, а заодно и все другие.

Раздраженный неуловимостью Качиони, Селим Третий в союзе с французами решил навсегда покончить с корсаром. Против Качиони была направлена эскадра в два десятка вымпелов. К ним присоединился французский фрегат «Модест». Эскадра подошла к Порто-Кайло, где базировался Качиони, и начала бомбардировку батарей и корсарских судов. Не видя иного выхода, Ламбро приказал взорвать все суда, а самим корсарам уходить в горы.

Сам Ламбро на небольшом судне прорвал турецкую блокаду и ушел на Итаку. Там он пытался купить новее судно для продолжения борьбы, но потерпел неудачу. Боясь мести турок, никто ему продавать судна не пожелал.

Затем Качиони два года скитаться по Европе. Мстя ему, турки разграбили его дом, убили старшего сына, а жену отправили на каторжные работы, откуда через полтора года ее освободили русские дипломаты. После неоднократных прошений в 1794 году Качиони получает приглашение в Россию и в начале октября с семьей приезжает в Херсон. Там он отчитывался о расходовании денег на свою флотилию в годы войны и давал объяснения на многочисленные жалобы о неоплате денежных счетов и финансовых исков. Помимо этого Качиони активно занимается переселением греков в Россию, прежде всего в новообразованную Одессу.

В 1795 году Ламбро был официально представлен императрице Екатерине на балу в Царском Селе. Императрица простила старому корсару все его прегрешения. В знак особого признания ратных заслуг Качиони было разрешено появляться на приемах и балах в феске с вышитым серебром изображением женской руки с надписью «Под рукой Екатерины». После этого старый корсар несколько раз появлялся на высочайших приемах и всегда персонально приглашался к столу императрицы.

Когда у Екатерины опухли ноги, Качиони посоветовал ей принимать морские ванны. Совет корсара помог, но когда вскоре императрица внезапно умерла, по Петербургу пошли разговоры, что смерть наступила именно из-за морских ванн. Случившееся стало сильным ударом для старого корсара. Адмирал Шишков вспоминал, что, узнав о смерти императрицы, Качиони «стал больше похож на восковую куклу, нежели на живого человека».

Павел Первый, взойдя на престол, отправил Качиони служить на Черноморский гребной флот в Одессу. Однако такая служба пришлась Ламбро не по душе, и он от нее отвертелся.

Затем Качиони перебрался в Крым в подаренное ему селенье Панас-Чир, что под Ялтой. Там он начал строить усадьбу, которую назвал в честь своей далекой родины Ливадия. Бывший корсар стал вполне успешным торговцем. Он торгует солью и пшеницей, рыбой и виноградом, налаживает выпуск виноградной водки.

Смерть Ламбро Качиони покрыта тайной. В 1805 году во время поездки в Керчь его нашли мертвым в карете. Рядом с ним был и труп неизвестного, из груди которого торчал кинжал Качиони. По предположениям, старый корсар стал жертвой агента султана Селима Третьего, который решил рассчитаться с корсаром до конца. Во время поездки Ламбро был отравлен подосланным агентом, но, поняв перед смертью, что случилось, он нашел в себе силы прикончить убийцу. Впрочем, все это лишь догадки.

Что касается незадачливого начальника Ушакова контр-адмирала Марко Войновича, то в 1790 году Потемкин отправил его подальше от театра военных действий на Каспийское море, а уже на следующий год уволил его со службы за ненадобностью. С воцарением императора Павла Войнович снова возвращается на флот, но никаких командных должностей уже не получает, являясь членом Черноморского адмиралтейского управления, производится по старшинству в вице-адмиралы, а при воцарении Александра Первого и в адмиралы. В последние годы службы он был начальником штурманского училища и уволен в отставку в 1805 году.

* * *

А как сложилась судьба бывшего командира плавбатареи № 1, героически дравшейся со всем турецким флотом в 1787 году и захваченной в плен капитана 2-го ранга Андрея Веревкина? После заключения мира с Портой его, изможденного и больного, отпустили домой. Но на Черноморском флоте отважного моряка никто не ждал. Bакaнтной должности для него не нашлось. От бывшего командира плавбатареи открещивались, как могли. Героя сторонились даже друзья.

Веревкин недоумевал:

– Или мало я крови за Отечество пролил? Или честь свою офицерскую, где замарал?

Бывшие соратники отводили взор:

– Уж больно много разговоров ходит, Андрюша, о твоем пьянстве беспробудном в плену турецком, о драках тобою там учиненных!

– Ах, вот оно что! – качал седой головой капитан 2-го ранга. – Вы верите прохвосту Ломбарду, а не мне, вашему старому соплавателю!

– Мы тебе верим, – отвечали офицеры херсонские, вздыхая. – Но уж больно много говорят, а дыму без огня не бывает!

– Э-э-х! – махал на всех рукой Андрей Евграфович. – Был у меня один дружок настоящий, Сакен, да и тот в бою геройски убиен! Надо было, видать, и мне на бочке пороховой взорваться. Тогда бы и поносительств таких напрасных не слушал!