— Не надо так, Вероника, — сказала я. — Возможно, она тут ни при чем и виновата акушерка, которая принимала роды. — Я посмотрела на Анну. — А как звали акушерку? Мы оставим тебя в покое, если это кто-то из сотрудников родильного дома передал меня женщине, не являющейся моей матерью, и сделал ложную запись в журнале регистрации новорожденных.

— Да, — сказала Вероника, — если виновата она — значит, виновата она. Завтра мы обратимся в полицию.

Раздался лай Гуса. Пес учуял нас еще от входа и, подбежав, принялся прыгать и ставить лапы нам на плечи, давя всем своим грузным телом. Мне припомнились времена, когда я была маленькой и на Рождество к нам домой приходили ужинать Альберто I, Альберто II, Кэрол со своими родителями и бедняжка Саграрио (теперь-то я понимала, почему она так странно на меня смотрела и так странно со мной разговаривала). Мне припомнилось, какой счастливой я была оттого, что у нас в доме собралось так много людей, так весело и шумно. Гус раньше встречался со мной и с Вероникой раздельно, в разных домах и разных семьях, однако для него это не имело никакого значения. У Гуса были совсем другие приоритеты.

Анна вдруг резко поправила на себе полотенце и поспешно пошла в сторону входа в этот храм благополучия. Как же ей здесь хорошо жилось! Все вокруг было кремового цвета… Она, похоже, хотела помешать кому-то войти, но не успела: в дверях появилась девушка примерно одного с Вероникой возраста. Глаза у этой девушки были миндалевидными и черными, как смоль, волосы — тоже очень темными, кожа — смуглой, губы — с фиолетовым оттенком… Ей не хватало лишь круглого пятнышка на лбу, чтобы быть полностью похожей на индуску. В одной руке она держала книги, а в другой — котенка. Кремовый цвет окружающего интерьера подчеркивал смуглость ее кожи. Я никогда в жизни не видела такой красивой девушки. Мы с Вероникой в течение нескольких секунд таращились на нее с разинутыми ртами. Выражение лица Анны стало очень напряженным.

— Привет, мама, — сказала девушка, кладя книги на стол из тика и целуя Анну в щеку. — Посмотри, какое чудо я нашла на улице.

Потом девушка повернулась к нам с Вероникой — невинная, чистая, добродетельная, обворожительная.

— Привет, — сказала она, — меня зовут Сара.

Мы с Вероникой тоже назвали свои имена.

— Это дочери моих подруг, — сказала Анна.

Сара сняла штаны, футболку, бюстгальтер и трусики и — обнаженная — погрузилась в бассейн.

— Не знала, что у тебя есть дочь, — сказала Вероника. — А ты об этом знала, Лаура?

Я отрицательно покачала головой.

— Ее отец — тот самый таиландский любовник, о котором ты рассказывала моей маме, чтобы ее развлечь? — спросила Вероника.

— Не впутывайте Сару во все это. Она ни в чем не виновата.

— А вот ты еще как виновата! — сказала Вероника, повышая голос.

У Сары было идеальное тело — такое же идеальное, как дом и маленький мир Анны.

— Подождите меня в ресторане на углу. Я приду туда, как только переоденусь.

Ну, это она размечталась: после всех тех усилий, которые нам пришлось приложить, чтобы ее разыскать, мы отнюдь не собирались просто взять и уйти из этого ее храма.

— Мы подождем тебя здесь, — сказала я, подражая сердитому голосу Вероники.

Анна посмотрела на дочь, плескающуюся в бассейне, и, по-видимому, задумалась над тем, уйти ей или остаться. Других вариантов у нее сейчас не было. Вероника подошла ближе и так пристально посмотрела на Анну, как будто хотела пронзить ее взглядом.

— И скажи Лили, чтобы больше не присылала в мой дом боснийца. Мой дом для меня священен. Он для меня гораздо более священный, чем для тебя — твоя дочь. Понятно?

Когда я разговаривала с Анной, у меня скрежетали зубы — так, будто во рту у меня земля. А еще я прилагала огромные усилия к тому, чтобы не выйти из себя и не ударить ее побольнее. Меня так и подмывало с размаха впечатать подошву сапога в ее живот, прикрытый белым махровым полотенцем. Я убила бы ее, не чувствуя ни малейших угрызений совести. Я убила бы ее, закопала бы где-нибудь труп и не чувствовала бы за собой никакой вины, потому что продолжала бы ее ненавидеть. Я еще никогда и ни к одному человеку не испытывала такой безграничной ненависти и такого огромного презрения. Анне удалось пробудить во мне настоящее чудовище, и я отныне знала, что могу разбушеваться и совершить что-то ужасное. Я ощутила в себе ранее неведомую силу, которая наполняла меня всю, от головы до ступней, напрочь лишала чувства страха и делала неудержимой. Начиная с этого момента, если я когда-нибудь захочу преодолеть какие-то препятствия, победить себя и почувствовать силу одолеть других, мне придется заставить себя воспылать ненавистью. Это был самый короткий путь к успеху. Теперь я понимала, почему во время войн некоторые люди могли проявлять чудеса храбрости. Их толкала вперед ненависть. Ненависть мгновенно подавляет в человеке все его слабости. Почему существовали люди, которые убивали других и относились к этому спокойно? Потому что ими руководила ненависть. Теперь Анна была бессильной по отношению ко мне, потому что я ее ненавидела. Я ненавидела ее любимые цвета — кремовый и бежевый. Я ненавидела извилистые линии этого дома, ненавидела простор его помещений, ненавидела стоящую в нем мебель в этническом стиле, ненавидела царящую здесь идеальную чистоту. Анна стояла напротив меня с полотенцем, обернутым вокруг ее идеального тела. У нее хватило хладнокровия для того, чтобы, повернувшись к столику, налить себе чаю и начать его пить. Мы с Лаурой к своим чашкам даже не притронулись. Дочь Анны, ставшая для нас с Лаурой сегодня самым большим сюрпризом, была счастливой — гораздо более счастливой, чем я и Лаура. Я не испытывала к ней ненависти, но и симпатии тоже не испытывала — я относилась к ней равнодушно. Книги, которые она положила на стол, были учебниками для первокурсников, обучающихся на факультете туризма.

Выйдя из бассейна, она вытерлась, оделась и предложила нам перекусить вместе с ней и ее мамой. Она сказала, что им очень нравится, когда к ним приходят гости. Анна, необычайно быстро облачившись в одежду традиционных для нее бежевых тонов, сказала дочери, чтобы та не настаивала. «В другой раз, — сказала она, — потому что сейчас нам необходимо разобраться кое с какими делами». Она преподнесла дочери все так, как будто мы с Лаурой выполняем для нее какую-то работу, а не выясняем отношения.

По мере того как время текло минута за минутой, я начинала читать Анну как открытую книгу. Ей удалось устроить себе шикарную жизнь за счет таких людей, как мы. Лили и Грета купили у нее Лауру. Судя по образу жизни, который вела Анна, такого рода торговля была делом весьма прибыльным.

Я сказала об этом, когда мы уже сидели в кафетерии, официанты которого едва ли не кланялись Анне в ноги.

— Отдай фотографию Лауры, которую ты вытащила из портфеля из крокодиловой кожи в тот вечер, когда была у нас дома одна, — сказала я.