Еще один кусочек мозаики встал на место.

– Ты можешь говорить в снах и менять их по своему усмотрению, но ты больше не можешь путешествовать по ним сам.

– Именно. Я смог пойти за тобой и наблюдать твой триумф. Но я не смог бы прийти к тебе на помощь, если бы ты в ней нуждался. Мой тюремщик оставил мне лишь возможность наблюдать. – Усмешка появилась на его лице вместе с горестным выражением. – И он был бы весьма разгневан, если бы узнал, что я научился влиять на сны и разговаривать в них.

Так вот почему Каспариан позволил заключить себя в крепость вместе с ним. Без своего воспитанника, который начинал создание заклятия, Ниель был бы лишен даже той малой радости, которую ему оставили. Его тюремщик… его сын, если истории о богах не лгали. Логичное объяснение его горечи.

– А Каспариан? Ему же позволили сохранить его имя – Я должен был разобраться с именами.

– Каспариан, он… достаточно ограничен, чтобы не возникло необходимости калечить его. У него нет силы, не связанной со снами. Прости его. Он добрый. Правда часто оказывается больнее пытки.

Я встал и отошел от стола, чувствуя, что нахожусь на пороге открытия, но слишком устал, чтобы сделать последний шаг к нему.

– Благодарю тебя за подарок, Ниель. Молодой человек, которого я спас, мой собственный воспитанник. Теперь он хотя бы спасся от пыток, у него есть шанс добраться до дома, он находится в сравнительной безопасности, как и все остальные, и люди, и рей-киррахи. – Геннод погиб. Я не мог не радоваться этому, хотя и считал, что Ниель – главная причина всех проблем.

Хотел ли он просто продемонстрировать силу мадонеев? Если так, цель достигнута. За стеной усталости и слабости я ощущал свою небывало разросшуюся мелидду и ясно осознавал свою никчемность. Во мне было столько силы, сколько я не смог бы накопить за всю жизнь, но моя человеческая рука могла схватить только часть ее. Может, именно это он и хотел мне доказать? Был ли тот голод, который я ощущал теперь в душе, наказанием за деяния моих предков? Правда часто оказывается больнее пытки.

Я распахнул дверь в сад, которую закрыл слуга, и позволил ветру с дождем омыть мне лицо, в надежде, что это разбудит мой разум. Ниель стоял у меня за плечом. Мы были почти одного роста.

– Ты думаешь, эта малость и была тем, что я хочу тебе подарить? – спросил он. – Разве ты не слышал, что я тебе говорил? Я не позвал бы тебя сюда, чтобы дразнить вещами, которые ты не можешь получить.

Что он сказал, когда я глядел в его глаза? И это только начало, мальчик…

– Ты сказал, что я привязан к земле и плоти, но ты можешь меня освободить. – Старик смотрел на меня в упор. – Что ты имел в виду? – Живот от ужаса свело судорогой.

– Из всех рекконарре только у тебя есть душа и разум, способные использовать виетто. Ты думаешь, я безумен. Допускаю, что ты прав. Я слишком долго живу. Мое горе превратилось в горечь и неспособность верно судить, я сделал много такого, о чем и помыслить бы не мог в молодости. Ты видел. Но ты можешь исправить все. Разве это не то, к чему ты сам стремишься? – Он крепко взял меня за плечи, заставляя смотреть ему в глаза. Они глядели на меня с непонятной мне любовью и умоляли верить. – Я могу изменить тебя, освободить от всего, что тебя сковывает, позволить тебе исправить все сотворенное мною. Ты станешь таким, каким должен был стать, а я умру, освободившись от своих грехов. Понял наконец, что я тебе предлагаю? Я сделаю тебя мадонеем.

Это просто, сказал он мне. Потому что я недавно соединился. Потому что во мне много силы. Мои разум и душа – и Сейонна, и демона – останутся такими, какие они есть сейчас, изменится только природа моего тела. Кости, плоть и кровь будут состоять из элементов, которые позволят мне легко проходить в ворота снов, освободят от шрамов и обратят в существо, не знающее ни боли, ни усталости, избавленное от слабостей, не позволяющих полностью использовать мелидду. Я смогу касаться снов по собственному желанию, обретать в них реальность, сражаться за то, что кажется мне добрым и справедливым, заниматься своим любимым делом – учить других.

– Ты был рожден не для того, чтобы наблюдать за событиями со стороны и позволять другим вести за собой, не для того, чтобы лишиться силы и умереть, даже не начав жить.

Да, я буду жить долго. Воин средних лет, я был еще ребенком по меркам мадонеев.

– Ты должен понимать всю пользу от этого обращения. Оставшись разделенным, ты по-прежнему будешь не в состоянии пользоваться силой для решения тривиальных проблем или выполнения простых желаний. Жить так долго и быть все время одному не просто, это я знаю. Но когда ты осознаешь свою настоящую силу, ты сможешь делать то же самое и для других, тех, кого ты сочтешь достойным носить наше имя. Раса мадонеев возродится благодаря тебе Равновесие между мирами будет восстановлено.

Но я не буду больше человеком. И не смогу жить в мире людей. Это одна из проблем мадонеев. Люди в Кир-Наваррине сразу же заболевают, примером тому Фиона. А мадонеи способны существовать в мире людей совсем недолго. Они построили первые ворота между мирами, но оказались не в состоянии их использовать. Только рекконарре, целостные эззарийцы, могли жить в двух мирах. Только те мадонеи, которые обладали даром к виетто, могли обретать настоящую плоть через заклятие и сны и появляться в мире людей так часто, как им этого хотелось, пока их спящий бодрствовал.

– Пожалуйста помогай людям, если считаешь, что так надо. У тебя получится гораздо лучше, чем до сих пор. Хотя дать тебе мудрость не в моей власти, я сумею обучить тебя силе. – Подумай, сказал он мне. Нет необходимости торопиться. На каждом этапе, кроме самого последнего, я смогу передумать. – Тебе не придется решать прямо сейчас, – сказал Ниель, закрывая дверь в сад. – Ты устал и ранен, кровь течет на ковер. Иди к себе, я пришлю Каспариана перевязать твои раны. А завтра мы поговорим.

Какой пустынный дом… Всегда пустынный. Я не пошел сразу в свою спальню, а принялся кружить по лестницам и коридорам, равнодушно проходя мимо картин и статуй, мимо мастерских и кухонь, дворов, гостиных и спален. На балконе верхнего этажа я остановился и посмотрел на звезды, потом снова ушел внутрь и снова побрел по комнатам. Я их не замечал. Все, что я видел, – Дрик, больной, измученный, но живой. Все, что я слышал, – его тихий голос и слова благодарности, которые он произносил.

Как представить такой дар? Ничем не сдерживаемая мелидда. И свобода, от боли и грязи, от жалости, от бессмысленного сострадания, от горя и мук, которые я не могу облегчить. Все, о чем я мечтал, – исправить неправильное. Я пришел в свою комнату, но не стал зажигать лампу и не лег на мягкую кровать. Вместо этого я сел на пол в углу, обхватив руками колени и уронив на них голову. Первый раз за все время жизни с демоном внутри себя я был по-настоящему испуган. Пленник Тиррад-Нора предлагал мне стать богом, и я не мог найти причины, чтобы отказаться.

Каспариан нашел меня на полу. Он принес с собой бинты и таз с водой, от которого поднимался пар.

– Учитель сказал, что ты ранен. Дай я посмотрю. – Не притрагиваясь к лампе, он осветил мой угол.