Как деятель государственный король был реакционен до мозга костей, ярый враг всего передового, — вот это и превратило Пруссию в труху. Она развалилась на глазах пораженной Европы в тот же миг, как только столкнулась с армией нового типа — с революционной армией.

Фридрих же такой армии не знал. Муштра и педантизм, доведенный до совершенства, — привели его армию к разложению. Наполеон взял с Пруссии миллиард во франках, сделал так, что в Пруссии никто ничего не мог купить; берлинцев шатало от голода, от государства же остался жалкий клочок земли. Несокрушимость Пруссии обернулась мифом, легендой. Фридрих отучил немцев думать («король думает за вас!»). Патриотизм же своего народа Фридрих развивал «китайским» способом: через полную изоляцию Пруссии от всего мира. За границу своих пруссаков король не пускал, чтобы не насмотрелись лишнего, книги иностранные сам читал, но подданным читать не позволял. И так — со всем, чего ни коснись. Прогресс был Фридриху всегда чужд. Машин в Пруссии он не терпел, ибо машина — по его мнению — друг лентяя; пруссак же пусть работает и за себя и за машину. Король воспитывал активных рабов, совершенно забывая о том, что раб, внешне даже активный, в душе остается всегда пассивным. Это его естественное состояние, — палки тут не помогают!

Пруссия настолько была истощена духовно при Фридрихе Великом, что не смогла даже спасти свою честь. Спасать Пруссию взялась армия России. А реформаторов она набрала из саксонцев, ганноверцев, нассаусцев и голштинцев. Сама же Пруссия была неспособна поставить даже одного политического деятеля!

Таковы были жесткие и кислые плоды долгого царствования «старого Фрица». Россия взяла Пруссию под свою опеку — в политике, в экономике, в финансах. Закостеневшую в убогих формах правления, ее стали будить реформами. Затем династия Гогенцоллернов породнилась с династией Романовых-Голштейн-Готторпских (внучка Фридриха II стала женою русского императора Николая I), и многое из того дурного, что воспитал и взлелеял Фридрих, при Николае I было пересажено на русскую почву. И вырвать эту заразу с корнем уже можно было только путем революционным.

* * *

В следующем 1787 году Лондон был взволнован появлением в своих клубах мулата Сен-Жоржа. Это был здоровенный красавец, ростом под потолок, любимец женщин и веселых мужских компаний. Сен-Жорж считался первым в мире бойцом на рапирах: рука мулата, сплошь из мускулов и нервов, не знала поражений.

Принятый в высшем свете, Сен-Жорж заранее застыл в позе победителя. Принц Уэльский уговорил его показать свое искусство публике, и в Карльтонгаузе состоялся сеанс фехтования. Ловко и быстро разил мулат соперников. Рапира его металась как молния, разбрызгивая яркие отблески света. Гордым счастливцем шествовал Сен-Жорж — под крики восторга — мимо трибун, и дождем сыпались к ногам красавца цветы и любовные записки от женщин.

— Кто еще? — спросил он, возвысив голос. — Кто еще рискнет на поединок со мною?

Лучшие бойцы Англии уже были побеждены, и теперь англичанам оставалось одно — аплодировать победителю… Придерживая шуршащие юбки, де Еон спустился с трибун для зрителей на арену.

— Принц Уэльский, — сказал он, — я когда-то имел счастие открывать бал с вашей матерью, а потому, хотя бы из уважения к моим годам, потребуйте тишины у публики.

Принц Уэльский поднял руку, восстановив спокойствие зала.

— Сколько лет этой карге? — спросили сверху о де Еоне.

И смущенно улыбался Сен-Жорж, вертя в руке свою рапиру.

— Эй, вы там! — крикнул де Еон обозленно. — Я не скрываю возраста: мне пятьдесят девять лет…

Тут же, на боевой арене, забрызганной кровью побежденных, де Еон с принцем Уэльским составил договор о встрече на рапирах с мулатом. Карльтонгауз дрожал от хохота. Кто-то из публики швырнул в де Еона огрызком яблока. Сен-Жорж оказался благороднее этих зрителей — он пожал руку «старухе»:

— Надеюсь, мы будем драться с наконечниками?

— Никаких помпонов на остриях, — возразил ему де Еон. — Бой будет настоящим, без сентиментальной жалости.

— Но.., как же вы?

— Юбки? — засмеялся де Еон. — Пусть они вас не смущают. Мои юбки сшиты из драгунских штанов.

* * *

На следующий день, перед турниром, де Еон заточил рапиру и не прикоснулся к вину. Две нижние юбки и платье, хоть тресни, а пришлось напялить на располневшее к старости тело. Иначе — никак нельзя! Обещали присутствовать лучшие красавицы Англии, а они-то хорошо понимают толк в туалетах… Их не проведешь!

Зажгли газовые фонари, и Карльтонгауз наполнился светом. Ярко вспыхнули из полумрака драгоценности женщин. Разом взлетели к глазам джентльменов лорнеты и монокли. Де Еон глянул на публику — ощутил ее неприязнь к себе. «Ну и рожи… С какого болота прискакали сюда эти снобические жабы?..» Помахивая рукой, стройный и красивый, вышел на арену мулат Сен-Жорж. Гремя крахмальными юбками, голодный и злой, как черт, двинулся на него «кавалер-амфибия»… Мулат шепнул:

— Наденем помпоны… Уверяю — издали никто не заметит.

— Не будем бояться крови, — ответил де Еон.

— Ну, — твердо решил Сен-Жорж, — тогда пеняйте на себя…

Противники разошлись, и в разом наступившей тишине прозвенел отсыревший гонг — банг…

— Сходитесь! — разрешил принц Уэльский. С положения эфеса «ногти вбок» де Еон присел в позиции для первой кварты, и мулат сразу ослепил его своим клинком. Это была мельчайшая сетка ударов, почти незаметных для публики. Но де Еон, как опытный боец, уже ощутил их силу и угрозу.

Молодые мышцы мулата не ведали усталости. А ему сразу же, с первого дегаже, надо рассчитывать и беречь свои силы.

Ему без года уже шестьдесят лет. И — мешают юбки! Сен-Жоржу ничто сейчас не мешает. Его все любят. А над де Еоном только издеваются…

— Терс, терс! — орали с трибун. — Сен-Жорж, колите ее!

Один промах мулата, и плечо его залило кровью. Зал застонал от ярости. Теперь де Еон видел только закушенную губу врага — и дрался насмерть. В лице этого холеного красавца он колотил всю пошлость жизни, которая так оскорбляла его. Которая пренебрегла им. Которая видела его унижение и наслаждалась этим унижением. Которая будет рада, если его сейчас проткнут насквозь.

— Удар! — сказал де Еон. — Принц Уэльский, вы не следите за ударами, а шпага моя не всегда дает следы крови…

Глаза противника запали внутрь. Два укола рапирой наполнили фаворита толпы ненавистью к этой непонятной бабе, что крутится перед ним, взметая песок с арены своими старыми юбками.

— Да будь ты проклята, ведьма! — заревел он, кидаясь вперед.

Де Еон принял оружие врага на квинту, и…

— Фью! — просвистел воздух, рассеченный (третий удар).

Настроение зала пошатнулось — уже неслись другие голоса:

— Де Еон, шинкуйте его! Ростбиф из мулата не помешает…

Глаза — в глаза, клинок — в клинок.