Примерно через полчаса, дважды осмотрев всю площадь, он понял, что найти тут кого-то — безнадежное дело. Лучше пойти выпить. Воспользоваться отцовским методом мириться с тем, с чем примириться невозможно. Пабы еще не открылись, но, может быть, удастся найти бар, где продают спиртное на вынос. Бесцеремонно расталкивая толпу, Оливер пробился к краю площади. И тут увидел Элизабет.

Она сидела на тротуаре, одна. Транспаранта у нее не было, рюкзак валялся рядом. Наклонив голову, она поправляла туфлю. Подойдя ближе, Оливер окликнул ее по имени.

— Оливер? — Она подняла голову, но не улыбнулась. — Ты ведь говорил, что не пойдешь с нами.

Он хотел было соврать, но потом решил, что не стоит ничего придумывать.

— Вообще-то, я забыл о марше. Оказался здесь случайно. Пытался найти тебя. Ты выглядишь…

— Ужасно, — резко перебила она и провела рукой по волосам. — Я знаю, что выгляжу ужасно.

— Я хотел сказать, что у тебя усталый вид.

— Мне две ночи пришлось спать на полу. И у меня болит живот — я целую вечность ничего не ела.

Голос Элизабет звучал жалобно.

— Вообще-то, я должен тебе обед, — неожиданно для себя сказал Оливер. — Пойдем поищем какое-нибудь кафе.

Она молчала в нерешительности, и тогда он добавил:

— Послушай, то, что я тогда говорил…

Элизабет опустила взгляд, челка упала на глаза.

— Это неважно.

— Важно. У нас был отличный день, а я его испортил. Позволь мне пригласить тебя на обед. — «Мне нужна компания, — думал Оливер. — Нужен кто-нибудь — кто угодно, чтобы отвлечь мысли от подслушанного разговора». Он протянул Элизабет руку. — Идем.

Ее ясные карие глаза смотрели недоверчиво, однако она позволила ему помочь ей подняться на ноги.

— Пожалуй, я бы выпила чашку чая.

Они пошли по Сент-Мартинс-лейн. Через несколько шагов Оливер заметил, что Элизабет прихрамывает и отстает.

— Что с тобой?

Ее лицо было бледно, губа закушена от боли.

— Мне больно идти, — попыталась улыбнуться она. — Я стерла все ноги.

— Обопрись на меня.

Он подставил ей плечо. Тяжесть ее тела была приятна. Оливер почувствовал себя более крепким, более взрослым. Элизабет споткнулась, и он обхватил за талию, не давая упасть. Потом вспомнил, что ключи от приемной отца все еще лежат у него в кармане, и после короткого размышления остановил такси.

День был праздничным, и в приемной никого не было. Запах этого места — дезинфицирующих средств и паркетной мастики — всегда вызывал у Оливера легкую тошноту. Окна были закрыты, вентиляция выключена. Оливер немного приоткрыл жалюзи, и пылинки заплясали в солнечных лучах.

— Что сначала, чай или ноги?

Элизабет тяжело опустилась в кресло.

— Решай сам.

Оливер открыл отцовский письменный стол и вытащил из нижнего ящика бутылку бренди.

— Это лучше, чем чай.

Налив солидные порции в два стакана, он протянул один Элизабет. Потом опустился на колени и расшнуровал ее туфли. Коричневые школьные туфли на низком каблуке. Когда он начал снимать носки, она ахнула от боли.

Оливер поднял глаза. Лицо Элизабет было бледным.

— Прости.

— Ты… не виноват.

Ноги Элизабет были стерты в кровь. Обычно, сталкиваясь с человеческими страданиями, Оливер испытывал отвращение, но сейчас его переполняло сочувствие.

— Выпей бренди, Лиззи. Я постараюсь не делать тебе больно.

— Мне почти не больно, — сказала она, задыхаясь после каждого слова. — Ты делаешь все очень хорошо. Наверное, в медицинской школе тебя учили оказывать первую помощь.

Он рассмеялся и взял кусок ваты.

— Вовсе нет. В медицинской школе нас не учат ничему полезному.

В одном месте носок присох к ране, и его пришлось отмачивать.

— Тебе это совсем не нравится? — спросила Элизабет после паузы.

— Что именно? — удивился Оливер.

— Учиться на врача.

— Да. — Он впервые признал это вслух. — Да, мне это совершенно не нравится.

Он отнес таз к раковине, вылил грязную воду и налил чистой.

— Тогда зачем ты это делаешь?

Оливер снова опустился перед ней на пол и сказал:

— Все мужчины в нашей семье были врачами. Мой отец, оба дедушки…

— Но это не значит, что ты должен быть врачом. Ты говорил родителям, что тебе не нравится эта профессия?

— Конечно, нет. — «Лучше бы она сменила тему», — подумал он.

— Почему?

— Потому что они… — В голове Оливера эхом отозвался голос матери: «Дорогой, как тебе не стыдно». В нем вспыхнуло острое, обжигающее чувство жалости к отцу. — Потому что они будут разочарованы, — сдержанно сказал он и встал.

— Я уверена, что они поймут. Ведь они хотят, чтобы ты был счастлив.

Ее настойчивость и наивность разозлили Оливера. Закрыв глаза, он стиснул кулаки. Ногти больно впились в ладони.

— Оливер? — робко окликнула Элизабет.

— Ты думаешь, они хотят, чтобы я был счастлив? — Его голос дрожал. — На самом деле, я продолжаю учиться в медицинской школе, потому что хочу, чтобы они были счастливы.

Отвернувшись, чтобы она не видела его лица, Оливер выбросил испачканную марлю в мусорное ведро.

— Поскольку у тебя реально только один родитель, ты абсолютно не понимаешь, каково это — жить с двумя людьми, которые ненавидят друг друга, — сказал он. — Разумееется, можно оставаться в стороне, позволяя им удушить друг друга, но когда привыкаешь к определенному образу жизни, не хочется его менять и лучше попытаться сохранить мир. Твои родители живут на разных континентах, и ты не можешь представить, как иногда болит голова оттого, что приходится слушать их ссоры. Ты не находишь, что тебе крупно повезло, Элизабет? Родители все время в разъездах, в твоем распоряжении потрясающий дом, куда всегда можно приехать, когда надоест ходить с рюкзаком, и еще куча денег, так что тебе не надо…

Хлюпающие звуки заставили его замолчать. Оливер повернулся и увидел, что она плачет.

— Ну, перестань, — устало сказал он.

Элизабет пыталась надеть носок.

— Не надо, я еще не наложил повязки.

Он подошел к ней и схватил за руку. Ее лицо покрылось красными пятнами, из носа текло.

— Прости, — пробормотал он. — Послушай, Лиззи, я не хотел. Сегодня у меня паршивый день

Всхлипывания перешли в рыдания Она плакала, как ребенок, — не сдерживаясь, не думая о том, как при этом выглядит. Оливер был не в силах спокойно вынести ни безутешности ее плача, ни вида кровоточащих пальцев на ногах, на которые она пыталась натянуть дырявый носок, поэтому он обнял ее и начал гладить по волосам, похлопывать по спине, бормоча какие-то утешения.