Отдельного звука выстрелов не было: всё слилось в один какой-то оглушающий треск... Воздух до того был сгущён, что трудно дышалось. Испуганные птицы метались в разбитые окна библиотеки и телеграфа»380. Всю ночь неприятель накрывал навесным огнём укрепления и город.

Меньков вспоминал, как после бомбардировки он встретил солдата Волынского полка с окровавленным узелком.

— Что несёшь, служба? — спросил он.

— Майора, ваше благородие, бомбой разнесло. Славное было начальство, ваше благородие, так вот, что могли, собрали, похоронить несу.

Нахимов говорил, что эта бомбардировка была хотя и краткой, но самой ужасной, Севастополь в тот день «испытал огонь адский».

Шестого июня с рассветом начался штурм. День французы выбрали не случайно — это была для них памятная дата: 40 лет назад, 6 (18) июня 1815 года, Наполеон I был разбит в битве при Ватерлоо, и теперь его племянник Наполеон III решил взять реванш. Дивизия Мэйрана штурмовала 1-й и 2-й бастионы, дивизии д’Отмара и Брюне — Малахов курган и батарею Жерве.

Защитники давно ждали штурма, даже хотели его. «Дай хоть раз потешиться, не всё ему бить из-за угла, переведаемся с ним начистоту», — говорили солдаты и матросы. Видеть, как каждый день выбывают из строя десятки людей от разрывов бомб, осколков и штуцерных пуль, было невыносимо. «Мы девять месяцев ждали понапрасну штурма, чтобы сцепиться с врагом. Сегодня французы были настолько любезны, что исполнили наше желание», — записал в дневнике Тотлебен.

Мэйран начал штурм раньше оговорённого с англичанами времени. Накануне батареи 1-го и 2-го бастионов отвечали мало — берегли снаряды, и французы решили, что бомбардировка достигла цели — подавила огонь противника. Но когда начали штурм, защитники левого фланга открыли сильный огонь. Береговую артиллерию поддержали пароходы, заранее поставленные Нахимовым против Килен-бухты: сначала «Владимир» под командованием Бутакова, а потом и остальные начали обстреливать бомбами идущую на штурм колонну Мэйрана. Пароходные пушки грохотали, не умолкая; даже белые линии вдоль бортов, с которых вёлся огонь, в этот день почернели от копоти.

Вслед за французами англичане устремились на 3-й бастион и Пересыпь. Они основательно подготовились к штурму, впереди бежали специальные команды с лестницами. Но огонь русских батарей был так силён, что до лестниц дело не дошло — их побросали и повернули назад с полдороги. Большой редан[60], как они называли 3-й бастион, снова им не дался. Французы потом обвиняли союзников в плохой подготовке к штурму, но половина их полегла, даже не добежав до бастионного рва. Красные мундиры убитых англичан устилали все подходы к бастиону.

Французы в тот день действовали храбро, дошло даже до штыкового боя. Однако, несмотря на всё упорство, взять высоту им так и не удалось. Настроение севастопольцев заметно улучшилось. «Пусть ещё будут штурмы, только бы кончились доконавшие нас бомбардировки», — говорили офицеры. А солдаты давали высокую оценку французам: «Молодцы народ драться, да великатны (деликатны. — Н. П.) оченно на штыки — царапаются только». Действительно, в госпиталях отмечали, что раны от французских штыков редко были опасными, тогда как пленные, получившие удар русским штыком, не выживали. Всего потери гарнизона 5 и 6 июня составили 797 убитых и более трёх тысяч раненых и контуженных381.

Напрасно «эксперт» Ф. Энгельс называл операцию «исключительно бездарной» — она была подготовлена основательно. Причины победы севастопольцев 6 июня заключались в своевременном создании артиллерийского резерва — вместо подбитых пушек быстро устанавливали новые; в правильном распределении снарядов и пороха; в постройке плавучего моста, соединявшего Корабельную и Городскую стороны, что позволило наладить сообщение между ними, а главное — в силе сопротивления, которой атакующие не ожидали после многомесячной осады, и личном мужестве защитников города382.

Руководил обороной Корабельной стороны генерал-лейтенант С. А. Хрулёв. Когда французы засели в домиках посёлка на склоне Малахова кургана, стало ясно, что необходимо немедленно выбить их оттуда, пока они не закрепились. Но с кем? Хрулёв увидел возвращающуюся с ночных работ 5-ю роту Севского полка, спешился. «Благодетели мои! В штыки! За мной!» — закричал он и сам повёл севцев в атаку. Половина роты полегла на склоне, но французов всё же выбили.

Во время штурма разнеслась весть, будто Нахимов убит. В 1868 году капитан 1-го ранга А. Б. Асланбегов вспоминал рядового пехотного полка, умиравшего близ Малахова кургана:

«— Ваше благородие, — вскричал он проезжающему ординарцу начальника гарнизона, скакавшему с Малахова кургана в город, — а, ваше благородие!

Офицер, посланный с важным поручением, не останавливался.

— Постойте, ваше благородие, я не помощи хочу просить, а важное дело есть...

Офицер возвратился к нему...

— Что нужно, любезный, говори скорее!

— Скажите, ваше благородие, адмирал Нахимов не убит?

— Нет.

— Ну, слава Богу... Я могу теперь умереть спокойно.

Солдат перекрестился, обратил очи к небу и со вздохом закрыл глаза»383.

Другой участник обороны Севастополя, И. И. Красовский, вспоминал: «Картечь и батальный огонь с Корнилова бастиона произвели страшное опустошение в рядах французов. Подошва Малахова кургана и пространство до неприятельских траншей были покрыты их телами»384. Цифры потерь неприятеля разнятся: называют от трёх с половиной до пяти тысяч человек у французов и от полутора до двух тысяч у англичан.

Настроение англо-французской армии сильно упало: штурм был отбит, у британцев 28 июня скончался главнокомандующий лорд Реглан — поговаривали, что он заболел от расстройства и несправедливых обвинений. В английской армии всё чаще задумывались о мире. «Вчера, при уборке тел, англичане бранили Наполеона и говорили, что это он один желает продолжать войну, и что им чрезвычайно тяжело, и [что] с нетерпением ждут мира», — писал домой 8 июня командующий третьей оборонительной линией А. И. Панфилов385.

Карл Маркс в статье «Неудача 18 июня» назвал этот день «первым серьёзным поражением англо-французской армии», не преминув съязвить: «Заголовок сообщения был уже заготовлен, подвело лишь событие, которое это сообщение должно было увековечить»386.

Во время перемирия и обмена телами убитых уже не звучали предложения распить шампанское, никто весело не болтал и не предлагал сигар и фруктов. И если Тотлебен в дневнике записал в тот день: «Мы чувствовали наше превосходство в нравственной силе», — то Энгельс выразил общее настроение англичан: «От мысли захватить Южную сторону Севастополя в этом году отказалась даже английская пресса».

Ранение и смерть Нахимова

После 6 июня Нахимов заметно повеселел; когда приезжал на батареи и видел старых знакомых, вспоминал с ними Синоп, улыбался. За успешно отбитый 6 июня штурм его наградили