…Cantate, ridete

Le glorie d'Amoir.[82]

Противоречие между анатомическими описаниями Атто Мелани и сладкой музыкой Камиллы де Росси было невыносимым. К счастью, вскоре начался перерыв. Я воспользовался возможностью подняться и избежать общества аббата. При этом я бросил на Клоридию взгляд, который трудно было истолковать превратно, и грубо приказал ей не двигаться с места. А затем быстро удалился.

И почти сразу же наткнулся на Гаэтано Орсини, приветствовавшего меня с обычной веселостью:

– Ну что, как дела, мой дорогой друг? Семья здорова? Это радует.

– Мое почтение, – с уважением ответил я.

– У одного моего друга проблемы с дымоходом. Могу я обещать ему, что вы зайдете к нему на днях, чтобы посмотреть, что там случилось?

– Ну конечно, я ваш покорный слуга. Может быть, кто-то из моих собратьев по цеху выполнил работу недобросовестно?

– Ну да, насколько я знаю, он каждый раз приходил к нему пьяным вдрызг, однако, к сожалению, ничего не помнит! – рассмеялся Орсини.

Затем он дал мне адрес небольшого дворца неподалеку от улицы Хафнерштайг. Я пообещал сделать это как можно скорее.

– Сделайте все, от вас зависящее, – попросил он, – мой друг был камергером покойного кардинала Коллонича, героя осады Вены.

– Героя?

– Да, в 1683 году, когда состоялось последнее решающее сражение против турок, Коллоничу всегда удавалось достать деньги для населения и солдат. Как он делал это, никто не знает. Кроме того, он всегда был в первых рядах, как пастырь, чтобы увести в безопасное место сирот. В 1686 году благодаря своему геройскому поведению он был назначен кардиналом. Четыре года назад он умер.

1686 год: значит, Коллонича назначил кардиналом папа Иннокентий XI, тот самый Бенедетто Одескальки, темные делишки которого мне были хорошо известны. Мой покойный тесть работал на Одескальки. Теперь я вспомнил: именно из уст тестя я слышал имя Коллонича. Он был одним из доверенных лиц Одескальки при дворе императора Леопольда.

– Прошу вас, передайте моему другу от меня наилучшие пожелания. Его зовут Антон де Росси.

Я отметил некоторое совпадение, однако промолчал.

Когда Орсини откланялся, А вдруг заметил, что рядом со мной появился опирающийся на руку Клоридии Мелани.

– Ничего не поделаешь, он не захотел сидеть, – прошептала моя жена и снова закатила глаза.

Я втайне проклял аббата и даже собственную жену.

– Синьор Атто, вы как раз вовремя. Я хотел представить вас Гаэтано Орсини, тенору, который исполняет роль Алексия. Идемте со мной, – сказал я.

Если навязать его присутствие болтливому Орсини, то, возможно, мне удалось бы от него избавиться, ибо Орсини, как и сам аббат, был кастратом.

– Ради всего святого, нет! – испугался аббат.

– Конечно же, я представлю вас как Милани, чиновника имперской почты, – шепотом успокоил его я. – Наша дорогая хормейстер наверняка не упрекнет вас во лжи, не так ли? Кроме того, Орсини не самый умный…

– Вижу, что за тридцать лет мне так ничему и не удалось научить тебя! Как же это возможно, что ты всегда обманываешься тем, что видишь? – вспыхнул нетерпением Атто. – Вместо того чтобы ломать себе голову над низкими подозрениями по отношению к моей ничтожной персоне, – язвительно добавил он, – ты бы лучше внимательнее присмотрелся к своему окружению.

Конечно, Камилла сохранит тайну, пояснил Атто, но разве он не говорил мне уже много лет назад, что среди музыкантов скрываются самые ужасные шпионы? Разве манипуляции с нотами и пентаграммами не являются прямым синонимом шпионажа и тайных посланий? Имя Мелани широко известно среди музыкантов: в свое время он был одним из самых знаменитых кастратов Европы. Если представить его как Милани, он убежден, это не защитит его от подозрений тех, для кого ложь – хлеб насущный.

Разве он не говорил со мной тогда, когда мы познакомились, о гитаристе Франческо Корбетте, который под предлогом своих концертов даже работал тайным курьером между Парижем и Лондоном? Тогда мы наткнулись и на тайны музыкальной криптографии, средство, которым пользовался известный ученый и иезуит Атанасиус Кирхер, пряча крайне важные государственные секреты в партитурах и табулатурах. Кроме того, мне следует знать, что известный Джамбаттиста делла Порта описал в своем труде «De furtivis litterarum notice»[83]множество методик, с помощью которых можно скрыть послание любого рода и длины в музыкальной записи.

Он был прав. Аббат точно описывал мне, насколько искусны музыканты в качестве шпионов, к примеру известный Джон Доуленд, лютнист королевы Англии Елизаветы, который обычно прятал зашифрованные послания в записях своих композиций. Разве не занимался этим же юный кастрат Атто Мелани, причем по всей Европе?

Я всегда смотрел на оркестр Камиллы де Росси простодушным, доверчивым взглядом. А ведь за каждой скрипкой, каждой флейтой, каждым барабаном мог скрываться шпион.

– Что же, черт побери, вы тогда забыли на репетиции оратории? – приглушенным голосом ответил я, оглядываясь по сторонам. Внезапно меня охватил страх того, что нас подслушивают.

– Я должен поговорить с тобой. После того как вчера ночью ты обрушил на меня целый каскад этих ужасных обвинений, нам нужно объясниться. Если ты, конечно, дашь мне такую возможность.

– Сейчас у меня нет времени, – грубо ответил я.

Я посмотрел на Клоридию. На ее лице я не увидел ни согласия, ни укора, а только ироничную улыбку.

Снова повернувшись на каблуках и оставив мою жену с аббатом Мелани, я пошел к Камилле. Черты лица хормейстера выражали усталость и напряжение.

– Добрый вечер, мой друг, – приветствовала она меня.

Обменявшись парой ничего не значащих фраз, я решил спросить ее:

– Мне тут говорили о некоем Антоне де Росси, камергере кардинала Коллонича. Он, случайно, не родственник вашего покойного супруга?

– Да нет же! Мое имя очень распространено в Италии. Мир полон Росси, – приветливым тоном сказала она, прежде чем трижды хлопнуть в ладоши, давая музыкантам понять, что перерыв окончен.

Она права, подумал я, возвращаясь на свое место, мир полон Росси.

Однако какое странное совпадение.

* * *

По окончании оратории я попрощался с Клоридией. Я получил записку от Симониса, где он назвал место встречи: кофейню «Голубая Бутылка». Я пояснил супруге, что должен поехать на Кальвариенберг, чтобы найти Популеску.

– Этого румына, который хвастает, будто знает турецкие гаремы? – спросила моя жена. Она помнила, как угомонила Драгомира, назвав его евнухом.