Байк наклонился, проезжая по высокому крутому изгибу, и она мельком увидела внизу залив Пагус, темно-синий и холодный. Она прикидывала, где ее закроют, когда она в следующий раз увидит воду. Большую часть своей взрослой жизни она провела в лечебных учреждениях, ела учрежденческую еду, жила по учрежденческим правилам. Отбой в 8:30. Таблетки в бумажном стаканчике. Вода со вкусом старых ржавых труб. Сиденья унитазов из нержавейки, а голубую воду видишь только тогда, когда нажимаешь на кнопку смыва.

Дорога поднялась, затем немного опустилась, и в углублении слева обнаружилась сельская лавка. Это было двухэтажное строение из ошкуренных бревен, с белой пластиковой вывеской на двери: СЕВЕРНОЕ СЕЛЬСКОЕ ВИДЕО. Здесь в лавках еще давали напрокат видео — не только DVD-диски, но и видеокассеты. Вик почти проехала мимо этого заведения, когда решила въехать на грунтовую парковку и спрятаться. Парковка простиралась за заднюю стену, и там, под соснами, было темно.

Она встала на задний тормоз, уже входя в поворот, как вдруг вспомнила, что заднего тормоза нет. Она поспешно взялась за передний тормоз. Ей в первый раз пришло в голову, что тот тоже может не работать.

Он работал. Передний тормоз схватил колесо так жестко, что она чуть не перелетела через руль. Заднее колесо пронзительно заскулило, чертя на асфальте черную резиновую полосу. Она еще скользила, когда попала на грунтовую парковку. Шины рвали землю, поднимая облако бурого дыма.

«Триумф», колотясь отбойным молотком, проехал еще двенадцать футов, мимо СЕВЕРНОГО СЕЛЬСКОГО ВИДЕО, и наконец с хрустом остановился в задней части парковки.

Под вечнозелеными растениями ожидала ночная тьма. Позади строения провисающая цепь загораживала проход к тропе, пыльной траншее, прорезанной в сорняках и папоротниках. Может, это была грунтовая велодорожка, а может, заброшенная туристская тропа. Она не заметила ее с дороги, и никто ее не заметил бы, расположенную вот так — в стороне и в тени.

Она не слышала полицейской машины, пока та не подъехала очень близко, — уши ей наполняли звуки ее собственного прерывистого дыхания и перегруженного работой сердца. Машина с визгом пронеслась мимо, стуча на колдобинах.

На краю своего видения она заметила промельк движения. Она посмотрела на витрину, наполовину заклеенную плакатами, рекламирующими гироскопический тренажер «Пауэрбол». Широко раскрытыми от тревоги глазами на нее уставилась какая-то жирная девица с кольцом в носу. К уху она прижимала телефон, и рот у нее открывался и закрывался.

Вик посмотрела на тропу по другую сторону цепи. Узкую колею усыпала хвоя. Она круто уходила вниз. Она пыталась угадать, что находится там, внизу. Скорее всего, маршрут 111. Если тропа не приведет к шоссе, она сможет, по крайней мере, следовать по ней, пока та не закончится, а потом остановить байк в соснах. Среди деревьев будет спокойно, хорошее место, чтобы посидеть в ожидании полиции.

Она перевела байк на нейтральную передачу и повела его вокруг цепи. Потом подняла ноги на подножки и предоставила гравитации сделать все остальное.

Вик поехала через войлочно-мягкую темноту, сладко пахнущую елками, Рождеством — мысль, от которой ее передернуло. Это напоминало ей Хэверхилл, городской лес и склон позади дома, где она росла. Шины ударялись о корни и камни, и байк вихлял на изменчивой почве. Требовалось сильно сосредоточиться, чтобы вести мотоцикл по узкой колее. Она стояла на подножках, чтобы видеть переднее колесо. Ей пришлось перестать думать, опустошиться, не давать места у себя в голове ни полиции, ни Лу, ни Мэнксу, ни даже Уэйну. Сейчас она не могла разбираться, что к чему, вместо этого ей приходилось сосредотачиваться на сохранении равновесия.

Так или иначе, трудно оставаться неистовой в сосновом мраке, при свете, косо падающем через ветви, и ввиду атласных белых облаков, вписанных в небо. Поясница у нее закостенела от напряжения, но эта боль была приятной, она давала ей знать об ее собственном теле, действующем в согласии с байком.

В вершинах сосен ярился ветер, тихонько рыча, как река во время половодья.

Она жалела, что у нее нет возможности посадить на мотоцикл Уэйна. Если бы она смогла показать ему этот лес с его расползающимся ковром из ржавых сосновых игл под небом, озаряемым самым лучшим светом июля, то, думала она, это стало бы памятью для них обоих, которой можно было бы держаться всю оставшуюся жизнь. Как здорово было бы ехать в душистой тени с крепко сжимающим ее Уэйном по грунтовой тропинке, пока не найдется спокойное место, чтобы остановиться и разделить прихваченный из дому обед и несколько бутылок шипучки, подремать вместе рядом с байком в этом древнем доме сна с его полом из мшистой земли и высоким потолком из пересекающихся ветвей. Закрыв глаза, она чуть не почувствовала руки Уэйна, охватывающие ее талию.

Но закрыть глаза она осмелилась только на мгновение. Она выдохнула и подняла взгляд — и в этот миг мотоцикл достиг подножия склона и проехал двадцать футов плоской земли к крытому мосту.

* * *

Вик застучала ногой по заднему тормозу — машинальный жест, который ни к чему не привел. Мотоцикл продолжал катиться почти до самого въезда в мост «Короткого пути», прежде чем она вспомнила о переднем тормозе и замедлилась до полной остановки.

Это было смехотворно: крытый мост в двести футов, лежащий прямо на земле, посреди леса, ни через что не перекинутый. За въездом, опутанным плющом, было ужасно темно.

— Да, — сказала Вик. — Хорошо. Вполне по Фрейду.

Только ничего фрейдистского здесь не наблюдалось: он не был маминой киской, не был родовым путем; а байк не был ее символическим пенисом или метафорой полового акта. Это был мост, покрывавший расстояние между потерянным и найденным, мост над тем, что возможно.

Что-то в стропилах издавало трепещущие звуки. Вик глубоко вдохнула и уловила запах летучих мышей — затхлый животный запах, дикий и острый.

Сколько бы раз ни проезжала она через этот мост, он никогда не был фантазией эмоционально неуравновешенной женщины. Причину путали со следствием. В ее жизни бывали моменты, когда она становилась эмоционально неуравновешенной женщиной из-за всех тех случаев, когда пересекала мост. Мост, может быть, был не символом, но выражением мысли, ее мыслей, и всякий раз, проезжая через него, она будоражила жизнь внутри. Трескались половицы. Тревожился всякий хлам. Летучие мыши просыпались и начинали неистово летать.

Прямо у входа зеленой аэрозольной краской были написаны слова: ДОМ СНА.

Она перевела байк на первую и въехала передним колесом на мост. Она не спрашивала себя, действительно ли перед ней «Короткий путь», не гадала, не въезжает ли она в галлюцинацию. Этот вопрос был решен. Вот он, мост.

Потолок устилали летучие мыши, окутывавшие себя крыльями, чтобы скрыть свои лица, те лица, что были ее собственным лицом. Они беспокойно ерзали.

Доски под шинами байка издавали звуки: кха-бах-бах-бах. Они были не закреплены и шли неравномерно — кое-где отсутствовали. Все строение сотрясалось от силы и веса байка. Пыль падала с балок вверху моросящим дождем. Когда она ехала по мосту в прошлый раз, он не был в таком плохом состоянии. Теперь он был скрючен, стены заметно клонились вправо, как коридор в комнате смеха.