– Где Александр? – безжизненно спросила Валентина.

– Ждет на улице. Лейла вывела его из театра.

– Что сказала полиция? – так же бесстрастно обратилась она к Саттону.

– Машина Видала разбилась на шоссе. Они едут сюда, чтобы поговорить с тобой.

– Давай я налью тебе чего-нибудь, дорогая, – предложил кто-то.

Чьи-то руки накинули ей на плечи норковое манто. Валентина покачала головой. Она не хотела пить. Не желала никого видеть, слышать пустые слова утешения. Когда она направилась к выходу, ни у кого не хватило дерзости последовать за ней.

– Иисус милостивый, – шептал Саттон, вытирая глаза руками, пока помреж пытался успокоить бушующую публику.

Валентина не вернулась в гримерную. Не переодев платья изумрудно-зеленого бархата из последнего акта, она ступила в ночь.

Почему он покинул театр? Куда ехал?

Толпы, которая вот-вот хлынет из дверей, к счастью, еще не было. Ночной ветер обжигал лицо. Она никогда этого не узнает. До конца своих дней она будет задавать себе этот вопрос.

– Что-то случилось, мэм? – нерешительно спросил водитель.

Валентина взглянула на него блестящими от слез глазами.

– Он мертв, – просто ответила она. – Видал мертв, и я никогда больше его не увижу. – И, взяв ключи, свисавшие с его руки, села за руль «роллс-ройса».

– Мэм, – запротестовал он, когда она включила зажигание. Но Валентина уже ни на что не обращала внимания. Видал мертв, и жизнь потеряла смысл.

Она направилась на юг. Слезы слепили глаза. Оставаться в театре, стать объектом чужой беспомощной жалости… немыслимо. Она не могла вынести вида полицейских, а подробности гибели Ракоши ее не интересовали. Он мертв, а большего ей знать ни к чему.

Город остался позади. Это не их город. Видал не дожил до минуты их общего торжества.

Горы Санта-Круз, мрачные и высокие, чернели на фоне залитого лунным светом неба. Он не слышал аплодисментов. Не был на сцене, когда она на кратчайшее мгновение ощутила, что у их ног весь мир.

Она редко садилась за руль и почти никогда не превышала скорость. Теперь же равнодушно наблюдала, как стрелка спидометра переползает от шестидесяти к семидесяти, от семидесяти к восьмидесяти милям. Воды залива Монтеррей блеснули справа гладким шелком, потом Тихий океан исчез из вида, и она продолжала ехать на юг, через Пасо-Роблес, через Сен-Луис-Обиспо.

Когда впереди показались огни Лос-Анджелеса, она не направилась дорогой, ведущей в Голливуд, в «Уорлдуайд пик-черз», домой. Вместо этого она, не снимая ноги с педали акселератора, по-прежнему держала путь на юг, гонимая старым, как сама вселенная, инстинктом. Словно ласточка, она возвращалась туда, откуда пришла.

Валентина не поехала в Капистрано. Припарковав машину на окраине, она направилась сквозь темноту подальше от дороги, в холмы. Каблуки утопали в мягкой земле, подол платья волочился по траве. Закутавшись в манто, Валентина остановилась, сунула руки в карманы и стала дожидаться рассвета.

Небо медленно окрашивалось в жемчужно-серые тона, потом немного посветлело, и первая золотая полоска протянулась на горизонте. Невдалеке виднелся город и белые стены монастыря. Массивные ворота из кованого железа, на которые она с такой страстью и так безуспешно бросалась в детстве.

Солнце поднялось, озарив мягким светом коралловую черепицу монастырской крыши. Фигурки в черных платьях спешили в часовню к заутрене. До Валентины донеслись звонкие детские голоса. Она зябко поежилась. Ветер разметал по лицу темные волосы.

Настал день Святого Иосифа. День ее свадьбы. Любопытные туристы появились на улицах. Может быть, там, во дворе монастыря, какая-то девчонка в грубом полотняном платье и тяжелых туфлях тоже нетерпеливо ждет волшебного появления первой ласточки из-за моря.

– Поезжай на юг, – шепнула Валентина этой воображаемой девочке. – Поезжай на юг, скройся в Сан-Диего, где тебя никто не знает.

Рука непроизвольно сжала золотую ласточку, висевшую на шее. Сама она никогда не поехала бы на юг. В Сан-Диего ее не ждал Видал. И теперь уже не ждет нигде.

Валентина выпрямилась, и слезы, наконец полились по ее лицу. Повернувшись, она слепо шагнула туда, где оставила машину.

Когда Видалу сказали, что Валентина считает его мертвым, он сразу понял, где она может быть, и последовал за ней через ночь, как только треснувшие ребра перетянули тугой повязкой, а на сломанную руку наложили гипс. Все пытались его остановить. Доктора, медсестры, Саттон, Лейла. Но он никого не слушал. Сегодня день их свадьбы. Он должен добраться до нее. Должен отыскать.

Видал повернул на Сан-Хуан-Капистрано и возблагодарил Бога, увидев наконец ее «роллс-ройс». Он остановил машину в облаке пыли и, морщась от боли, медленно вылез, не переставая встревоженно оглядывать окрестности.

Она стояла на вершине холма; лицо поднято к небу, руки глубоко засунуты в карманы. Всхлипнув от облегчения и счастья, Видал устремился к подножию холма.

Сначала Валентина не узнала его, заметив сквозь пелену слез темную фигуру, поднимавшуюся на холм. Пальто как-то странно топорщилось на плечах – видимо, потому, что рука висела на перевязи. Сердце Валентины провалилось куда-то, а кровь застучала в висках. Он похож на Видала. И походка… походка Видала!

Валентина застыла, не смея дышать, не в силах пошевелиться, спрятав подбородок в высокий воротник.

– Видал, – неверяще прошептала она, и тут он поднял голову, и она увидела темный локон, как всегда упрямо спадавший на лоб. – Видал! О Господи, Видал!

Она бежала, спотыкаясь, оскальзываясь на росистой траве. Он жив, он ждет ее – и кошмар кончился!

Наконец она упала ему на грудь. Видал прижал ее к себе здоровой рукой, впился губами в похолодевшие губы… и последняя тень сомнения исчезла.

– О, моя любовь, моя жизнь, – шептала она, поднимая сияющее, залитое слезами лицо. – Мне сказали, что ты мертв!

Видал осторожно стер соленые капли.

– Кариана погибла, – тихо промолвил он. – Меня выбросило из окна на полном ходу, прежде чем взорвалась машина. Когда полицейские прибыли в театр, чтобы все рассказать, тебя уже не было.

– Что случилось? – спросила она, благоговейно дотрагиваясь до его лица.

– Довольно много всего, – усмехнулся Видал. – Доктора терпеть не могут, когда их пациенты сбегают из больницы посреди ночи. Саттон сказал мне, что тебя не видели с той самой минуты, как ты узнала о моей смерти, поэтому я поехал за тобой.

Валентина ошеломленно уставилась на него.

– Но почему именно сюда? Откуда ты знал?

Ласточка сделала круг над ними и взмыла высоко в небо. Черное оперение блестело на солнце мокрым шелком. Он проводил птицу взглядом и крепче обнял Валентину.

– Откуда птицы знают, когда и куда возвращаться? Я приехал, потому что знал: только здесь смогу отыскать тебя. Потому что люблю. Потому что больше не потеряю тебя. Никогда!