— Король Кловис даже предлагает свою сестру.

— Кловис? — спросил я. — А кто это такой?

— Король Хлодвиг. Он предпочитает, чтобы его называли на римский манер. Его сестра, по крайней мере, получила имя на добром старом наречии и зовется Аудофледой.

— И что, — допытывался я, — этот Хлодвиг предлагает своей сестре сделать?

— Ну, стать супругой Теодориха и его королевой.

Услышав это, признаюсь, я испытал муки чисто женского разочарования. Это свалилось на меня тем более неожиданно, что я никогда не испытывал никакой ревности или ненависти по отношению к покойной госпоже Авроре, никогда с того самого времени, когда я увидел, как Теодорих берет себе женщину, чтобы на какое-то время разделить с ней постель. Ну что же, подумал я смиренно, он должен был когда-нибудь заключить официальный брак. У Теодориха пока были только две дочери, причем обе они были отпрысками наложницы. А мой друг, конечно же, хотел сына-наследника, в жилах которого текла бы королевская кровь. Однако, как я ни старался себя убедить, эта мысль была не слишком утешительной.

А генерал Ибба стал объяснять дальше:

— Кловис этим хочет показать, дескать, он надеется, что через короткое время мы завладеем всей Италией — и что его сестра вскоре разделит власть Теодориха не только над Италией, а над возрожденной Римской империей. Она будет не просто королевой Аудофледой, но императрицей. И если Хлодвиг так уверен в нашем успехе, то и все короли, должно быть, тоже.

— А что думает наш собственный король? — дерзко спросил я Теодориха.

Он серьезно сказал:

— Поскольку уже сейчас мы подчинили себе весь север Италии, от Альп до Изонцо, я предвижу, что у нас не возникнет особых сложностей в продвижении на юг через весь полуостров, по крайней мере в течение следующего года. Так что, полагаю, когда все это завершится, нас ждет триумф.

Я ощутил глубокое разочарование:

— Как я и опасался, ты выиграл войну без меня.

— Не совсем, — проворчал Соа. — Триумф невозможен без лаврового венка. Пока Одоакр не откажется…

— Ну, хватит пророчеств, сайон Кассандра, — пошутил я. — Конечно же, император Зенон не потребует от нас доставить ему копченую голову Одоакра, как мы сделали с головами Камундуса и Бабая.

Я снова повернулся к Теодориху и посоветовал:

— Пусть Одоакру останется маленький болотистый уголок полуострова. Позволь ему сидеть там, пока он не сгниет от испарений. В то же самое время, когда вся остальная Италия станет твоей и весь мир узнает об этом, императору Зенону не останется ничего иного, как провозгласить тебя полноправным…

Но король протестующе поднял руку:

— Нет, Торн. Тут фортуна, увы, отвернулась от нас. Меня известили, что император сейчас сильно болен. Он при смерти. В любом случае он ничего не сможет провозгласить. Преемника не назовут, пока Зенон не умрет. Таким образом, если во время этого безвластия я хочу получить лавровый венок, то должен сделать это сам. И сейчас больше, чем когда-либо, необходимо всем показать, что это я свергнул Одоакра.

Я вздохнул:

— Мне жаль, если я разочарую тебя, но тогда, чтобы это сделать, нам мало будет просто войска. Я осмотрел земли вокруг Равенны. Штурм с суши невозможен, осада бесполезна. Урожай в провинции Фламиния только-только сняли, когда Одоакр отступил в свою крепость, поэтому он, разумеется, взял с собой достаточное количество свежей провизии.

— И возможно, — пробормотал Питца, — в этом и кроется причина, почему Туфа убил наших людей. Дабы не истощать запасы города.

— Если и так, это была ненужная предосторожность, — сказал я. — Те, кто захватит Равенну, могут жить припеваючи — бесконечно долго — даже без того, чтобы собирать урожай. Я припоминаю, что, когда я был узником Страбона в Константиане, городе на Черном море, он похвалялся, что все армии Европы не смогут помешать ему снабжать этот город при помощи морских судов. А Равенна расположена на берегу Адриатического моря. Вы догадались, к чему я клоню? Взять Равенну возможно только при помощи римского военного флота. Пусть его суда переправят наши войска, высадят там и…

— Я не могу этого сделать, — уныло заметил Теодорих.

— Гордый воин, — сказал я, — я знаю, ты бы предпочел, чтобы мы взяли Равенну без посторонней помощи. И поверь, я разделяю твои чувства. Но ты должен поверить мне, когда я говорю, что это не в наших силах. А ведь Лентин, navarchus Адриатического флота, кажется, склонен…

— Именно из-за Лентина я и не могу воспользоваться римским флотом. Vái, Торн, ты ведь и сам присутствовал при том, как я дал этому человеку слово, что начну отдавать ему приказания не раньше чем стану его законным, полноправным командиром. Зенон не предоставил мне таких полномочий и не представляет, и Лентин знает об этом. Даже если я захотел бы взять назад свое слово, я не в силах заставить Лентина подчиняться мне. Он может просто увести свои корабли, и я не доберусь до них.

— А подобный отказ, — заметил Ибба, хотя в этом и не было никакой необходимости, — унизит Теодориха в глазах его будущих подданных хуже, чем самое жестокое поражение в битве.

Теодорих продолжил:

— Я уже думал о том, как доставить войска морем, Торн. И потерпел неудачу, использовав морские катапульты при штурме Равенны. Последнее, к чему можно прибегнуть, — это использовать корабли для морской блокады, чтобы хоть не пропускать суда, снабжающие город. Но нет, я не могу. Лентин уже и так сделал мне одолжение, предоставив свои самые быстрые суда для перевозки гонцов между Аквилеей и Константинополем. Кстати, именно так я и узнал о болезни Зенона. Но большего от Лентина я ожидать не могу, и требовать тоже.

Я пожал плечами:

— Мне больше нечего предложить. Тогда установи осаду вокруг Равенны, если хочешь, когда наши армии доберутся до провинции Фламиния. Это ни к чему не приведет, только удержит там Одоакра, хотя на самом деле тебе надо изгнать его оттуда. Но по крайней мере, ты будешь точно знать, где он находится. Может быть, к тому времени, когда мы, завоеватели, поселимся и станем мирно заниматься хозяйством на всей остальной италийской земле, кроме этого болотистого участка побережья, Одоакр наконец признает, что побежден, и выйдет добровольно.

— Habái ita swe, — сказал Теодорих, однако на этот раз уже не властным тоном, а как-то уныло.

Тут все присутствовавшие стали расходиться. Я постарался оказаться в числе последних, чтобы спросить Теодориха:

— А как насчет сестры короля Кловиса, niu?

— Что? Сестра Кловиса? — безучастно переспросил он, как будто уже забыл о ее существовании. — Ну что тут можно сказать? Едва ли я могу думать о том, чтобы сделать императрицей Аудофледу, пока не предъявлю требований на империю.

— Ну, это ты прекрасно сделаешь в свое время, Guth wiljis. А что потом? Неужели ты и впрямь намереваешься жениться на чужеземке, которую никогда не видел?