Карла проводил лето его дед. В один из сентябрьских дней Лени, поглядев на часы, напомнила отцу, что настало время вечерней прогулки.

Не спеша шли они своим обычным маршрутом под начавшими желтеть липами. Фриш рассказывал Лени о том, что успел сегодня написать. На этот раз о плетеных сооружениях птиц ткачиков.

Лени умела слушать. Внезапно отец умолк и остановился.

— Погляди-ка, — негромко сказал он, обращая внимание дочери на телефонную линию вдоль дороги.

Десятки ласточек бесшумно падали с высоты на провода, быстро густеющий пунктир превращался в сплошной ряд птиц. Некоторые поначалу садились хвостом к ветру, он ерошил перья, и ласточки меняли позицию, поворачивали клювом против ветра.

Шесть линий проводов, сколько хватало зрения, превратились за несколько минут в длинные шнуры черных острохвостых четок.

— На юг летят, — сказал Фриш и вспомнил, как больше семидесяти лет назад, еще подростком, он увидел здесь, на Вольфгангзее, стаю, закончившую перелет и сразу принявшуюся строить гнезда. — А эти, видно, откуда-то издалека, — добавил он и повторил бернсовский «Конец лета»: — «У каждого обычай свой, свой путь, свои стремленья. Один живет большой семьей, другой — в уединении…»

Еще помолчал и, думая вслух, проговорил:

— Вечное движение и смена доминант… Весной они рассыпались, рассеялись врозь, сейчас силы жизни сплачивают их в стаи. Бернс писал о вальдшнепах, вьюрках, цаплях, дроздах, коноплянках, стрижах. А стрижи тоже ласточки… Но ты, Лени, еще совьешь свое счастливое гнездо, и оно будет чудеснее, чем плетения ткачиков, о которых я тебе сейчас рассказывал. Мне же пора собираться. И то я прожил дольше, чем кто бы то ни был в нашем роду. Но пока жив, постараюсь трудиться. Это наша доминанта.

…В 1974 году книга «Животные-строители» вышла одновременно в Западном Берлине и Нью-Йорке, на немецком и английском. Над заглавием суперобложка уведомляла: «Новое произведение нового лауреата Нобелевской премии».

Да, в декабре 1973 года Фришу снова пришлось оторваться от письменного стола. В Стокгольме по случаю получения Нобелевской премии он прочитал доклад «Раскрытие тайны пчелиного языка». Сдержанный, деловитый рассказ завершен словами, в которых звучат знакомые ноты:

«В этом отчете я имел возможность только бегло пересказать отдельные моменты, некоторые важнейшие этапы развития нашей отрасли знания. Продолжение работ требует времени и труда больше, чем может показаться. Сил одного человека для этого недостаточно. Но растут помощники, и я обязан с этой трибуны высказать им мою глубокую благодарность. Когда имеешь счастье быть окруженным дельными учениками, из которых многие за долгие годы сотрудничества стали твоими друзьями, то это, думается, самый прекрасный плод научной работы…»

Одновременно с Фришем премию получили Нико Тинберген (тот самый, что так мастерски пересказал историю проводившихся когда-то Фришем исследований органа слуха у рыб) и Конрад Лоренц. Во многих газетных статьях особо подчеркивалось, что на протяжении долгих лет Нобелевская премия по науке присуждалась биологам, добившимся выдающихся результатов в области изучения отдельных структур и процессов, тогда как в троице Лоренц — Тинберген — Фриш отмечены исследователи целостных организмов, их нравов, поведения, — живого в жизни.

19

Сказка Грина о натуралисте, подслушавшем разговор пчел на цветах, оказалась пророческой.

Какой интересный и содержательный пример для тех, кто занимается сравнительным анализом поэзии и науки — двух способов познания мира. Ведь в истории Карлинхена, который стал профессором Карлом Фришем, изящный и смелый вымысел талантливого фантаста стал реальностью. В хаотическом кишении тысяч похожих друг на друга, как две капли воды, рабочих пчел, в их движениях внимательный глаз исследователя увидел язык немой информации.

Впрочем, очень скоро ученики и последователи Фриша показали, что этот язык не беззвучен. Гарольд Эш в США, Иван Левченко в Киеве, Евгений Еськов под Рязанью и многие другие биофизики обнаружили, что танцы пчел сопровождаются столь же определенными звуками…

Однако заслуживает ли поведение пчелы, вернувшейся в улей с кормовой ношей, столь пристального внимания современной науки? Да, заслуживает.

Истинная наука, заметил кто-то, обладает удивительной способностью: раньше или позже ее открытия оказываются необходимы людям, пусть даже поначалу они представлялись далеки от практической пользы.

Раскрыв механизм восприятия летящими пчелами разной степени поляризации солнечного света на небосводе, Фриш подсказал конструкторам идею создания кисточки Гейдингера, которая выручает штурманов, обслуживающих самолеты в тех районах арктических трасс, где на темном небе звездные ориентиры скрыты плотными слоями облаков, а обычные магнитные компасы отказывают. Кисточка Гейдингера построена и работает по принципу фасеток пчелиного глаза. Когда-то Фриш обнаружил, что, если отсутствуют наземные ориентиры, фасетчатый глаз в целом и каждая составляющая его фасетка действуют как поляроиды, благодаря которым пчелы ориентируются в полете, интегрируя восприятия по-разному освещенных участков разных секторов неба. Открытие Фриша стало тем зерном, из которого выросли приборы для слепых полетов полярной ночью.

Несколько лет назад известный математик, один из основоположников учения об информации Клод Шеннон выступил на всеамериканской конференции по вопросам межпланетных путешествий. В докладе рассматривались теоретические возможности установления контактов с обитателями иных миров и обмена информацией с ними. Шеннон доказывал, что для выработки межпланетного кода исключительно важна «грамматика» пчелиных танцев.

Мысль долго служила мишенью для юмористов. Сейчас об этих — даже самых остроумных — фельетонах никто не вспоминает, а идея Шеннона развивается многими серьезными учеными. Изучение систем информации у животных, особенно у насекомых, считает, к примеру, Шовен, готовит человечество к тем встречам, которых можно ожидать в результате обширных космических программ, разрабатываемых в последние десятилетия.

Шестьдесят с лишним лет провел Фриш у стенок стеклянного улья и дрессировочных столиков с прилетающими к кормушкам пчелами, но эта работа оказалась нужна исследователям космоса, искателям новых звездных цивилизаций, разведчикам возможных путей общения с обитателями далеких и невообразимо иных миров.

— А что думает об этом сам профессор? — обратился к Фришу как-то один из многочисленных журналистов.

Карл Фриш посмотрел на него из-под косматых седых бровей, пожевал губами и произнес свою любимую фразу:

— О, эти пчелы… Эти пчелы…

ВЕНОК ПЧЕЛЕ (очерк)

1. СОБИРАТЕЛИ МЕДА

В романе Бласко Ибаньеса «Мертвые повелевают» внимание читателя-натуралиста обязательно привлечет одна деталь в горном пейзаже. По словам писателя, в отвесных или даже нависающих стенах утесов темнеют углубления, «похожие на слуховые окна. Туда не добраться ни людям, ни козам… То были отверстия, ведущие в природные убежища пчел, их бессменные, сотни лет существующие гнезда… Налетавшись над полями острова, пчелы возвращаются в свои пещеры и скрываются здесь. В