Его окликнул Салим:

— Муаллим, давайте постреляем.

— Тут недалеко кладбище и жилье. Неудобно, — заметил Родик.

— Можно подняться вон на ту поляну, — предложил Салим, показывая рукой на свободный от растительности склон горы.

— Дур[80], хотя давай попробуем… А что выберем в качестве мишени?

— У меня есть металлическая пуговица от шинели. Укрепим ее на дереве.

— Для меня такая мишень мала. Я из пистолета никогда хорошо не стрелял, а из твоего автомата вообще не получится. Надо поискать какую-нибудь банку.

— Здесь этого нет. Тут люди очень бедно живут. Банки не бросают, в хозяйстве используют. Давайте я сбегаю в автобус. Найду что-нибудь подходящее и еще захвачу патронов.

— Ну сбегай. Я здесь подожду.

Родик остался один в тени большого дерева и прислушался. Тихие и приятные звуки, издаваемые природой, вплетались в окружающую тишину, делая ее какой-то осязаемой. Между ветвями проступало безоблачное небо, а лучи солнца, упираясь в листву, создавали затейливые трехцветные картинки. Казалось, что события последних дней — фантастический сон.

Родик стоял, подавленный этой безмятежностью. По телу разливалась дремотная усталость. Вероятно, сказалось напряжение последних дней. Усилием воли он постарался взбодриться. Ему это удалось. Краски природы не померкли, но обрели явные признаки реальности, а в голове начала раскручиваться оценка ситуации, невольным заложником которой он стал. Он, активный и критически мыслящий самостоятельный мужчина, превратился в безвольную, подчиняющуюся обстоятельствам и окружению частицу чуждого жизненного потока, имеющего мало общего с его устремлениями и принципами.

Последние дни он трусливо думал только о себе. Стыдясь, вспомнил, что даже не поинтересовался у Абдулло Рахимовича, связались ли по его просьбе с Оксой, чтобы объяснить причины задержки его возвращения в Душанбе. Мелочь? Нет. Это проявление родившейся в нем вместе со страхом черствости, выражающейся в безразличии к проблемам других. Родилось это состояние быстро. На его глазах убивали и насиловали, а он, дабы успокоить остатки своей совести, оправдывался обстоятельствами, на которые якобы не в силах был повлиять. Так ли это? Конечно, нет. Просто он посчитал для себя выгодным стать частью процессов, случившихся в результате войны и могущих повлечь самые нежелательные последствия. Впрочем, эти последствия уже проявились. Он уже несколько раз повел себя подло. В нем уже зародилось оправдывающее эти поступки «Я», вытесняющее прежнее. Поэтому он позитивно воспринимает мироощущение окружающих его людей, потерявших за время войны многие человеческие качества. Глобальность произошедшего и возможного ужаснула его. Он вдруг понял: побудительные причины его приезда сюда ничтожны в сравнении с тем, что с ним происходит. Пока не случилось непоправимого, надо уезжать и постараться забыть эти уроки, подавить нарождающееся эгоистичное и жесткое «Я». Для ускорения отъезда нужна причина. Она имелась. Свадьба сына Султона, на которую он мог опоздать, задержись еще на несколько дней. На востоке такая причина — серьезная…

Размышления Родика прервал запыхавшийся Салим. Он нес патронный цинк с привязанной к нему веревкой, вероятно намереваясь закрепить его на дереве, как мишень. Родик не стал обсуждать правильность выбора мишени с позиций опасности рикошета и молча начал карабкаться по склону. Мысли его переключились на предстоящее развлечение. Новое «Я» делало свое дело. Теперь Родика вновь больше всего интересовала его персона. Вернее, ее безопасность. Он подумал, что их выстрелы могут принять за нападение и, как тут принято, не разобравшись, примутся стрелять в их сторону. Добравшись до намеченного места, он увидел, что старик и двое бойцов вышли на дорогу. Родик крикнул. Его услышали, он помахал рукой, давая понять, чем они собираются заняться. Судя по реакции, его поняли. Успокоившись, Родик достал пистолет, убедился, что он полностью заряжен, проверил положение предохранителя и стал топтаться, пытаясь создать на крутом склоне достойную опору для ног.

Салим, глядя на приготовления Родика, заметил:

— Хоп. Будем стрелять между веревками. Дерево круглое. Ящик я закрепил не очень надежно, может упасть. Вам хорошо видно?

— Нормально, — принимая позу для стрельбы, отозвался Родик. — Постараюсь не перебить веревку. Патроны только те, что в пистолете?

— Не. Есть еще. Не жалейте. Бисьер[81].

Родик сделал несколько одиночных выстрелов, но, к его досаде, мишень даже не шелохнулась. Чертыхнувшись, он поменял позу, подставив для упора под рукоять пистолета левую руку, как это делают герои боевиков в критических ситуациях. Переключил режим огня. Тщательно прицелившись, расстрелял всю обойму. К своему стыду, он ни разу не попал в мишень, а только отщипнул в нескольких местах ствол дерева.

— От пьянки руки трясутся, — посетовал он, передавая Салиму пустую обойму. — А может быть, никак к пистолету не привыкну. Тяжелый и вывешен как-то странно. Я из пистолета последний раз стрелял лет пятнадцать назад.

— Шитоб накунед[82]. У него курок очень тугой. Жмите резче. Дайте я подправлю прицел. Пристрелян он ниже центра, — посоветовал Салим, заполняя обойму.

— Прилажусь. Жаль, кобуру пристегнуть нельзя. А целюсь я чуть ниже центра.

Салим что-то еще сказал, передавая пистолет Родику, но его слова потонули в нарастающем гуле. Родик оглянулся и увидел вылетающий из-за вершины горы самолет. В следующее мгновение раздался квакающий грохот, и Родик очутился на земле, придавленный телом Салима. Почва содрогнулась под ним, а в ушах нестерпимо заныло от все поглощающего звука. Перед глазами проплыло брюхо самолета, летящего так низко, что Родик различил отдельные детали конструкции. Гул стих так же неожиданно, как и появился. Родик высвободился из-под Салима и растерянно спросил:

— Что это было?

— Не знаю. Похоже на бомбу. Извините, муаллим, что пришлось повалить вас на землю. Ничего не ушибли?

— Да нет. Рахмат.

— Вы не вставайте. Я пойду на разведку.

— Пойдем вместе, — вставая, возразил Родик. — Если опасность исходит от самолета, то его уже не видно.

— Набиеед[83]. Он может вернуться, — резонно рассудил Салим. — Да и что он сделал — не знаю. Я отвечаю за вас.

Родик в душе с ним согласился, но, вспомнив свои размышления, решил проявить характер и твердо заявил:

— Пойдем вместе. Может быть, нужна помощь. Одного я тебя не отпущу. Я старший, и мои слова не подлежат обсуждению. Где пистолет?

— Хоп. Вот возьмите, муаллим, — поднимая с земли оружие, согласился Салим. — Только одно… Я пойду впереди, и, если дам знак остановиться, пожалуйста, укройтесь. Деревьев много.