— Я не к тому. Обсуждать робингудство сложно. В той ситуации он повел себя порядочно. Более того, когда уже стал лидером, не забыл своих обязательств. Это длинная история. Я вам как-нибудь расскажу. Как они все же погибли?

— До сих пор точно не известно. Много версий… По поводу гарантийного письма — не волнуйтесь. К нашему возвращению в город все будет готово.

— Спасибо, — поняв, что затронутая тема не нравится Абдулло Рахимовичу, поблагодарил Родик. — Отдельное спасибо за экскурсию на Нурек. Очень красиво. Величественно.

— Самая высокая плотина в мире. А город там какой красивый! Вы знаете, что вовчики пытались ее взорвать? Погибли бы все. Там воды — миллиарды кубометров. Вот какие они. Им на Республику наплевать. Не может быть им пощады. Недавно в Ленинском районе убили наших товарищей, над телами глумились. Они ведь концлагеря создали. Пытали. Даже женщин и детей. Знаете, они беременным женщинам животы вскрывали и плод выдирали на глазах их мужей. Уши и носы отрезали, глаза выкалывали. Людей живьем закапывали. Кожу с живых сдирали. Зверства эти на кино снимали. У нас есть эти материалы. Фашисты такого не делали. Звери… Шакалы.

— Ужас. Таджики, я считал, на такое не способны. Мирный, добрый народ.

— Это не таджики. Это выродки. Я вам копии с их видео дам. В Москве посмотрите. Может быть, кому-нибудь из руководства покажете, а то у вас там не все понимают. Колеблются. Идет разговор о пересмотре наших хороших отношений. Придумали какое-то таджикское правительство в изгнании. Борис Николаевич с этими подонками общается. Газеты ваши демократами их называют. Пусть посмотрят на зверства этих «демократов» исламисткого толка. Мы не против ислама. Мы против тех, кто свою пакость исламом прикрывает.

— Да-а-а. Сложно все. Мне тоже даже из Душанбе все в ином свете виделось. А в Москве информации вообще очень мало. Пресса у нас теперь свободная. Дал денег — напишут что хочешь. На них вообще не стоит обращать внимания. Съемки я посмотрю. На телевидении покажу, у меня там приятели работают — порядочные и честные люди.

— Хоп. Пора нам искать место для ночлега.

— Можно вернуться туда, где мы уже ночевали? Тут вроде не очень далеко.

— Нельзя. Больше одного раза на одном месте нельзя. Опасно. Поедем в другой район.

Ночь Родик снова провел на столах, с той лишь разницей, что на этот раз в комнате разместились много людей. В небольшом здании, служившем когда-то то ли школой, то ли клубом, других свободных комнат не нашлось. Не зная об этом, Родик потыкался в несколько дверей, надеясь обнаружить более уютную «спальню», но одни двери были заперты, а за другими царил страшный хаос, созданный нагромождением предметов самого различного назначения.

Перед тем как лечь спать, соорудили дастархон и, беседуя ни о чем, под холодную баранину с лепешками выпили почти ящик «арака руси»[75]душанбинского розлива.

Поэтому, или от усталости, заснули быстро. Проснулся Родик от острой боли в голове. Вероятно, во сне он ударился обо что-то тем самым местом, куда попала фаната. Он перевернулся на живот и постарался опять заснуть. Однако это не получилось. Неприятные запахи давно немытых мужских тел, водочного перегара, портящихся продуктов, усиленные духотой, раздражали. Не хватало воздуха из-за появившихся симптомов клаустрофобии, вызванных отсутствием каких-либо признаков света. Довершали все многоголосый храп и невозможность определить время. Родик слез со столов и на ощупь двинулся в том направлении, где, по его расчетам, находился выход. Несколько раз он натыкался на какие-то предметы, но, наконец, нащупал стену и по ней дошел до двери. В коридоре было душно, но дышать стало легче. В дальнем конце что-то мерцало. Родик пошел туда и увидел на стульях мужчин с автоматами. Приглядевшись, в одном из них узнал Салима.

— Спим на посту? — полушутя спросил Родик. — Как дела?

— Нормально, муаллим. Что не спите?

— Душно в комнате. Здесь лучше дышится.

— Присаживайтесь, — уступая свой стул, предложил Салим. — Слышал о происшествии. Как ваше здоровье?

— Шишка на голове побаливает, а так все в порядке.

— Вас Аллах сберег. Это гармские вовчики. У афганцев таких гранат уже давно нет. Старые образцы.

— Откуда здесь афганцы?

— Граница рядом. Да и не граница это. Все туда-сюда ходят. Афганские военные очень часто. Они для этого специально целую дивизию на границе держат. Зайдут, убьют, уйдут. Тут еще цену на хлеб почти в восемь раз увеличили. Люди к вовчикам потянулись. Те муку стали раздавать. Может, кого и наняли. Теперь за буханку надо почти двести рублей платить. Таких денег ни у кого нет. Да и вообще денег в кишлаках нет. Вот людей вовчики и подбивают. Может, думали, что в машине амак или кто-то из гостей едет.

— Может… Светать должно, — посмотрев на часы, заметил Родик. — С вашей светомаскировкой счет времени потерял. Пойду на свежий воздух.

Родик направился было к входной двери, но Салим остановил его:

— Муаллим, не надо идти на улицу. Я принесу вам воды, и вы умоетесь здесь. Вы правы, окна уже можно открыть. Вам будет светло и приятно.

— Тут умываться негде. Все удобства там, на улице. Я вчера вечером ими пользовался, — возразил Родик.

— Вчера можно. Сегодня опасно. Все уже знают, что мы здесь. Амак велел вас беречь. Достаточно вчерашнею происшествия. Хочатхона за этой дверью, а умываться будем в том углу. Мы все обустроили. Я пойду за водой и полотенцем.

Родик открыл дверь и увидел импровизированный туалет, состоящий из двух ведер: пустого и наполненного водой, на поверхности которого плавал ковшик. Несложную восточную логику такого туалета Родик осознал сразу и живо представил, что здесь будет, когда все проснутся. Он несказанно обрадовался тому, что стал первым посетителем.

Родик заканчивал бриться, когда в коридоре появился тот самый мужчина, чьи внешность и одежда привлекли его внимание еще позавчера. Этот незнакомец будил в голове Родика мучительно неуловимые ассоциации. Подойдя, он вежливо поздоровался и застыл в выжидательной позе. Родик обернулся, чтобы ответить на приветствие, и, наконец, понял, на кого тот похож. Он имел чрезвычайное сходство с одним из портретов, сделанных Александром Николаевичем и недавно подаренных Родику в виде листка из новой газеты «Человек и право». Александр Николаевич вел в этой газете рубрику под странным названием «Лики знакомого лика», где помещал портреты выдающихся современников — от Солженицина до Клинтона. Последняя серия (или «сюита» — как говорил художник) рисунков была посвящена Ирану. Кого изобразил на одном из них Александр Николаевич, Родик не помнил, но изображенный поразительно походил на стоящего рядом мужчину. Поэтому, отвечая на приветствие и сетуя на неудобства, Родик про себя прозвал мужчину «иранцем».

Вытираясь полотенцем, он хотел завести разговор, но Иранец не поддержал его. Вообще поведение этого человека вызывало у Родика большое недоумение. Он был предупредительно вежлив и корректен. По-русски говорил довольно чисто, но употреблял давно отмершие обороты речи. Это не было связано с какой-либо бравадой, а происходило естественно. Создавалось впечатление, что незнакомец пришел из прошлого века. Иногда он переходил на современный язык, и тогда казалось, что он делает над собой усилие. Родик не мог найти этому объяснения, и любопытство толкало его на контакт. Однако при любой попытке сблизиться мужчина воздвигал глухую стену отчужденности. Он умудрялся участвовать во всем, оставаясь в тени, но так, что игнорировать его было невозможно. Родик поймал себя на том, что пытается обратить внимание Иранца на себя. Даже отвечая на вопросы, он иногда смотрел не на вопрошающего, а на этого загадочного человека, стараясь предугадать его реакцию. Что-то сильное исходило от него. Родик, ища объяснение, даже подумал, что впервые в жизни попал под влияние какой-то магической силы, способной сделать из него ведомого, и это еще больше интриговало его.