человек мог бы беззаветно отдаваться сильнейшему мотиву и безразлично действовать по всевозможным мотивам: в определении их относительного достоинства не было бы никакой надобности.

Но человек есть часть природы, высший из всех организмов на земле, живет между другими живыми людьми, в правильном с ними сожительстве. В интересах своего личного сохранения и существования, он не может без оглядки действовать по первому встречному, хотя бы и сильнейшему мотиву, а вынужден сдерживать одни, усиливать другие» (Там же).

Нравственное поведение рождается сдержанностью и выборами и является, как сказали бы сейчас, стратегией выживания в мире людей. Я бы, правда, добавил, что это стратегия выживания для решения той задачи, ради которой ты пришел. Без этой поправки человека не всегда можно понять, потому что он не ведет себя как общественное животное, по определению американских социологов.

Глава 1

Деятельность и поведение

Главу, в которой Кавелин начинает разговор о нравственном поведении, он начинает с рассуждения о деятельности. И вместо нравственного поведения он тоже говорит о нравственной деятельности. Очевидно, что понятие «поведение» в то время еще не стало психологическим, психологи еще не отличали его от деятельности. И это стоит отметить и задаться вопросом: почему вместо поведения психологи начальной поры говорят о деятельности?

Я думаю, что это связано с тем, что именно во второй половине девятнадцатого века психология выделяется из философии и еще не имеет собственного полноценного понятийного языка. Если вспомнить, то временем рождения научной психологии как самостоятельной науки принято считать 1879 год, год создания Вундтом экспериментальной психологической лаборатории в Лейпциге. 1879 год – это на пять лет позже выхода Кавелинских «Задач психологии» и всего на пять лет раньше «Задач этики». Иными словами, Кавелин творит прямо во время Начал.

И поэтому он использует тот язык, что был принят у философов, пишущих о душе, но делает переходы к собственному языку психологии. И это чувствуется в его работе. Вот исходное определение, которое я поясню дальше:

«Субъективная деятельность и есть нравственная; субъективные идеалы – нравственные идеалы. Учение о нравственной деятельности и нравственных идеалах есть учение о нравственности или этика.

Нравственность и знание ведут человека разными путями, к одной и той же главной, последней цели – возможному его удовлетворению и благополучию» (Кавелин, Задачи этики, с.957).

Как видите, нравственность с помощью одной из своих частей – нравственной деятельности – ведет человека к его цели. Где ведет? Вполне очевидно, что в том мире, где живет человек, значит, сквозь этот мир, потому что для достижения цели надо преодолеть какой-то путь, а значит, и соответствующее ему пространство.

Нравственность ведет, и значит, нравственная деятельность – это поведение. Или способ, каким человек – не нравственность же, в самом-то деле! – ведет себя в соответствии с нравами общества, в котором хочет достичь своей вершины. Но почему все-таки философы говорят о деятельности?

Думаю, потому, что вся предшествующая философия была рационалистической, то есть унаследованной от века разума, как это называлось. Век разума – это время, когда философы пытались понять и воспитать свой разум. Отсюда дикое увлечение всяческими логиками, как науками о правильном мышлении… то есть о том, как должен правильно работать разум. С этого начинает Декарт, и это подспудно живет до сих пор в каждом классическом философе.

Но и у современных философов и у их великих предшественников была исходная ошибка, которую подарил им тот, кого тысячелетия звали без имени – Философ. Аристотель. Создав Логику, в которой он попытался описать работу разума, он вложил в нее соблазн: писать так, будто именно твой разум самый совершенный, и потому тебе дано знать, как думать лучше. И в итоге все логики, которые рождались после него, были учебниками того, как думать, а не описаниями работы настоящего разума.

Описанием работы разума смогла заняться только психология, философы так и не смогли преодолеть болезнь исключительности и собственного великолепия, они все до сих пор в той или иной мере считают себя логиками…

Что в этом плохого?

Только то, что разум не работает так, как предписывает логика. Он работает так, как работает, но как он работает по-настоящему, не знает никто из философов, просто потому, что никто из них не задавался целью изучить это. Да и зачем, когда можно изучить логику?! А логика научит думать даже лучше, чем может разум! В итоге философы знали, как надо думать, но не знали, как это происходит в действительности.

Они как бы не имели простейшего представления об этом, некой основы или исты, говоря по-русски. А значит, улучшали они не ее, а свой собственный разум или разум тех, кого наблюдали и кем были недовольны. Однако и свой разум и разум окружающих философ застает уже сложившимся, то есть имеющим всяческие дополнительные к исте вкрапления, внесенные культурой и историей. В итоге те, кого с детства учили математике, считали хорошим разум, склонный к математике…те, кого с детства учили логике, не понимали, как можно быть нелогичным…

Разум для философов Нового времени всегда был предметом гордости, поскольку он выделял их из серой и тупой средневековой толпы, внутри которой и вызревала научная революция. Именно поэтому он стал орудием исключительности, а не думания. И так до сих пор им и остается.

Когда из философии выделилась психология, она должна была озаботиться тем, чтобы иметь свой собственный предмет, иначе она не соответствовала понятию науки. Иметь в качестве предмета душу психология не хотела, потому что это лишало ее естественнонаучности. Значит, предметом должно было стать нечто, что не хотела изучать философия, но что могло вызвать уважение у других научных сообществ, победивших в битве с Церковью. И психология избрала изучать то, что хоть как-то связано с телом, но раньше относилось философами к душевным проявлениям.

Самой очевидной связкой тела с душевными проявлениями было восприятие. Если подходить к нему строго, оно вообще не относится к психологии, поскольку относится только к телу. Психология, начинающая себя от телесного восприятия, не имеет к душе никакого отношения, и потому оправданно считалась физиологами частью физиологии.

Восприятие, будучи телесным по сути, не более чем развившаяся раздражительность простейших, и поэтому вполне может быть соотнесено с рефлекторной теорией. Но вот хитрость: человек, можно сказать, не пользуется низшим уровнем восприятия. С его помощью он только получает впечатления, но затем перерабатывает их в своем сознании, о чем и писал Кавелин. В итоге вопрос о том, как использовать восприятие, решается не телом, а душой. И мы привычно относим это к душевным проявлениям или