Накололи дрова, разожгли костер, немного перекусили, стало веселее. Но всё равно пришлось закутываться в парашют, кто-то сидел у костра, ночь мы так выдержали. Утром сразу смекнули, что сейчас, конечно, весть о полете распространится и начнут прибывать зрители. Первым делом мы послали наших людей вниз по откосу нарубить веток кустарника, принесли несколько охапок палок. И в метрах десяти от корабля забили эти палки по кругу. Потом отрезали стропы от парашюта и оградили место посадки. Сами находились внутри. Прилетел вертолет с группой Арвида Владимировича [Палло] из Энгельса. Мы доложили, что всё в порядке, всё на месте.

С утра началось паломничество. Народ начал прибывать на машинах, пешком. Что делать? Надо было что-то рассказать людям. Арвид Владимирович попросил меня объяснить людям, что к чему. Я был знаком с кораблем. Кто-то мне дал фотографию Гагарина, снятую еще до старта. Это был портрет размером 12 × 18. Я рассказывал о полете, о корабле, показывал фотографию, ходил вдоль заграждения. Народ прибывал. Корабль был обклеен изоляцией – шестигранниками. Часть при прохождении плотных слоев атмосферы обгорела, а часть сохранилась. Из тех товарищей, которые стояли и слушали меня, вдруг кто-то нырял под ограждение, бегом к кораблю, хватал кусок изоляции и обратно. Конечно, я тоже не безгрешен, тоже кусочек отщипнул.

Техническая группа работала с кораблем, всё там осмотрели. Есть опять было нечего. Опять мы согрешили – в корабле оставались тубы с пищей, и мы с товарищами попробовали. Потом Арвид Владимирович предложил отметить как-то это место. ‹…› Когда корабль приземлился, он немного отскочил – может быть, его дернуло парашютом. Осталась лунка. Но потом, правда, его еще перекатывали, чтобы освободить люк. Но на первом месте касания осталась лунка. Как его пометить? Решили забить лом, благо у группы технического обслуживания были инструменты – кувалда, топор, лом. Забивали, чтобы никому не обидно было, по очереди. ‹…›На самом кончике лома выбили зубилом дату „12.4. 61 г.“ И сфотографировались на этом месте.

Потом начали прибывать руководители, ученые. ‹…› Было дано указание закрыть корабль. Закрыли. Народ прибывает. Было приказано открыть и показать людям. Мы опять открыли, показали. Опять мне пришлось рассказывать. ‹…› Потом специальным вертолетом Ми-6 увезли корабль. Только тогда мы улетели в Энгельс, уже затемно, 13 числа. Нас покормили, уложили спать, и утром мы улетели в Москву».

Остается только добавить, что на месте приземления так и не были найдены снаряд с камерой тормозного купола от кресла пилота и вытяжной купол спускаемого аппарата с камерой тормозного купола. Оторвавшийся носимый аварийный запас утащили местные мальчишки, и лишь часть его содержимого впоследствии удалось изъять.

На этом завершилась реальная история орбитального полета Юрия Алексеевича Гагарина на корабле-спутнике «3КА» («Восток-3А»), который в тот же день получил официальное название «Восток». Большинство участников тех событий, включая самого Гагарина, и не подозревали, что со следующего дня начнется большая работа по засекречиванию подробностей и фальсификации результатов полета.

После смерти главного конструктора Сергея Павловича Королёва в его архиве обнаружили перевод статьи из гамбургской газеты «Die Welt» под названием «Пионер или подопытный кролик. Космос может быть исследован без астронавтов» («Pionier oder Versuchskaninchen. Der Weltraum kann auch ohne Astronauten entdeckt werden»), опубликованной 15 апреля 1961 года. В ней немецкий публицист Себастьян Хаффнер ставил под сомнение значимость полета Гагарина с технической точки зрения: «Неужели действительно можно поверить в открытие новой главы в истории человечества, если человек, правда добровольно, успешно повторил принудительные достижения животных? ‹…› Заслуга Юрия Гагарина, которую никто не хочет преуменьшить, состояла исключительно в том, чтобы предоставить себя в распоряжение в качестве подопытного объекта. ‹…› Сам он не мог внести никакого вклада в удачу этого эксперимента. В своей кабине он был не капитаном, а лишь полезным грузом».

Сергей Королёв выделил этот абзац. Главный конструктор был очень умным человеком и уже тогда разглядел опасность подобного подхода. Казалось бы, кому какое дело до мнения какого-то немецкого публициста, известного в основном исследованиями на тему Веймарской республики и Третьего рейха? Однако и тогда, и теперь в книгах о первом полете ничего не говорится о том, каков был вклад Гагарина в научно-техническое развитие космонавтики. Складывается впечатление, что его и не было. Конечно, в 1961 году мало кого волновали такие вопросы – большинству хватало самого факта пилотируемого полета, который был по тем временам величайшим достижением. Но через десятилетия, когда эйфория от побед в космосе пройдет, деятельность первопроходцев начнут оценивать куда более критически. В ходу даже появится байка, будто бы Юрий Гагарин во время очередного банкета признался, что не знает: первый ли он космонавт или последняя космическая собака. В самом деле – в чем разница?

Получается, что мнение немецкого публициста, основанное скорее на горькой обиде, чем на здравом размышлении (Хаффнер, изучавший историю Третьего рейха, наверняка знал о немецкой ракетной программе, которая потенциально могла стать космической), предвосхитило появление вируса отрицания, заразившего советских людей, разочаровавшихся в прогрессивности коммунистической утопии. Можно даже сказать, что невнятная политика в области космонавтики стала одним из компонентов идеологического питательного бульона, в котором этот вирус развился. И великий человек Королёв сумел разглядеть возможные последствия задолго до возникновения объективных предпосылок.

Что же нужно было сделать для того, чтобы у таких, как Себастьян Хаффнер, не появилось даже сомнения о вкладе Юрия Гагарина в «удачу эксперимента»? Думаю, достаточно было бы честно рассказать (если не сразу, то через пару-тройку лет) о технических проблемах «Востока», о том, как они решались и какие перспективы открывались после их решения. Нужно было показать и доказать, что корабли-спутники создавались не для рекламы «достижений народного хозяйства», не для прославления мудрости государственных мужей и общего трудового подвига всех советских людей, а как элемент колоссальной индустриальной машины, построенной человеческой цивилизацией для увеличения своего могущества, которое больше не будет ограничено одной планетой. Как минимум – нужно было опубликовать доклад Юрия Гагарина о полете не через тридцать лет, когда он оказался интересен только узкой группе специалистов, а через пять. Но, конечно, никто и не подумал ничего подобного сделать, ведь даже фрагментарная публикация вступала бы в противоречие с «легендой», которую опытные советские пропагандисты начали «сшивать» в апреле 1961 года, буквально по горячим следам.

При сравнении информации, содержащейся в докладе, с теми псевдоисторическими байками, которыми нас потчевали полвека, происходит такой «разрыв шаблона», что возникает впечатление подлога. Например, исследователь Владислав Иосифович Кац в своем очерке «Первый доклад первого космонавта» вообще ставит под сомнение факт выступления Гагарина перед Госкомиссией по итогам полета, полагая, что космонавт отделался коротким рассказом на магнитофон, который затем был расшифрован, отредактирован, дополнен и в таком виде попал в архив. Спешу заверить скептиков: доклад существует не только в виде нескольких машинописных страничек, хранящихся в архиве, но и как полноценная фонограмма, которая сохранила оригинальную речь Юрия Алексеевича и реакцию слушателей. Более того, доступен документальный фильм «Юрий Гагарин. Секретный отчет 13 апреля 1961 года» (1999), который можно отыскать на сайте Телестудии Роскосмоса и в котором воспроизведены фрагменты доклада, совмещенные с кадрами кинохроники. Отправляю интересующихся на поиски фильма, а здесь мы обсудим не сам доклад, а записи, сделанные Сергеем Павловичем Королёвым по ходу выступления космонавта.