Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хлудов. Серафима говорила, что город этот тебе не нравится.
Чарнота. Я заблуждался. Париж еще хуже, так, сероватый город. Видел Афины, Марсель... Но... пошлые города. Константинополь мне как-то климатически больше подходит. Да и тут завязались кое-какие связи, знакомства. Надо же, чтобы и Константинополь кто-нибудь населял. Итак, ты, значит, в германский санаторий?
Хлудов. Как же, как же. А знаешь что, генерал, поедем вместе?
Чарнота. Нет уж, зачем, спасибо. У тебя на лице написано, что ты прямо в германский санаторий собрался. Только я тебе расскажу, Роман, что с тобой будет в германском санатории. Не успеешь ты высадиться на берег, как проживешь ты ровно столько, сколько потребуется, чтобы снять тебя с лодки и довести тебя до ближайшей стенки. Да и то под строжайшим караулом, чтобы толпа тебя не разорвала по дороге. Там, брат, в этом санатории, на каждом шагу твои фотографии, и план свой ты в исполнение не приведешь. А тянет тебя, тянет! Я ведь не божий Голубков. Я тебя знаю.
Хлудов. А ты проницательный человек, а?
Чарнота. Будь благонадежен! А стало быть, и меня с тобой, если я появлюсь? Ну а меня за что? Я зря казаков порубал на Карповой балке. Но согласно приказания. Обозы грабил? Грабил. Но, Роман, фонарей у меня в тылу нету. От смерти не бегал, но и за смертью специально к большевикам не поеду.
Хлудов. Соблазнительно, Чарнота, глянуть. И они пусть глянут.
Чарнота. Соблазнительно, соблазнительно... что говорить! Но дружески говорю: Роман, брось. Больше ничего не будет. Империю Российскую ты проиграл.
Хлудов. Это он проиграл ее!
Чарнота. Ну он. А ты не поправишь. Бросай! Отбой! Ты в самом деле полечись, Роман, и...
Хлудов. Ты дельно говоришь, дельно, дельно.
Чарнота. А ты посмотри, на что ты похож. И меня не заражай, я человек не идейный. У тебя при слове «большевик» глаза странные делаются. А я равнодушен. Я на них не сержусь, на большевиков! У них там теперь разливанное море, победили, и дай им Бог счастья! Пусть радуются!
Внезапно ударило на вертушке семь часов, и хор запел с гармониями: «Жило двенадцать разбойников и Кудеяр-атаман!..»
Ба! Слышите, вот она! Заработала вертушка! Ну прощай, Роман, нам не по дороге! Развязала нас судьба. Кто — во Францию, кто — в петлю, а я, как Вечный Жид, отныне, Летучий Голландец я! Итак, говорю тебе дружески, Роман, в последний раз, остерегись, лечись и забудь! (Распахивает дверь.) Здравствуй вновь, тараканий царь Артур! Ты ахнешь сейчас, когда явится перед тобой во всей славе своей отставной генерал Чарнота! (Исчезает.)
Хлудов. Избавился? Один? И очень хорошо. (Оборачивается.) А? Сейчас, сейчас. (Пишет на записочке несколько слов, потом кладет ее на стол.) Так? Ушел, бледнеет, стал вдали, исчез! (Подходит к балкону.)
Хор поет «Кудеяра».
Поганое царство! Паскудное царство!
Вынимает револьвер и начинает стрелять через окно в вертушку. Сперва к хору присоединяется смутный крик, потом хор прекращает пение, гармонии еще звучат, потом прекращают и они. Слышны яснее крики. Последнюю пулю Хлудов пускает себе в рот и падает ничком. Константинополь расплывается и угасает навсегда.
Москва, 1933 г.
Бег. Вариант финала 1934 года
Сон восьмой и последний
...Жили двенадцать разбойников...
Окончательный вариант. 9 ноября 1934 г.[116]
Константинополь. Комната с балконом. За стеклами догорает константинопольский минарет и вертушка тараканьего царя. Закат, закат...
Хлудов (сидит на полу, поджав ноги). Да, ты замучил меня. Но сегодня как будто наступает просветление. Я согласен. Но я прошу дать мне срок! Ты не один возле меня. Живые повисли на моих ногах и тоже требуют... А? Судьба их завязала в один узел со мною. Что поделаешь? Мы выбросились вместе через мглу. Но ты мне непонятен. Как отделился ты от длинной цепи лун и фонарей? Как ты ушел от вечного покоя? Ведь вас было много у меня? Ну помяни, помяни, помяни... А мы не будем вспоминать. (Думает, стареет, поникает.) На чем мы остановились? Да, что все это я сделал зря. (Думает.) Потом что было? Забыл! А теперь? Зной и каждый день вертятся карусели. Но ты, ловец, в какую даль проник за мной и вот поймал меня в мешок. Оставь меня, ты надоел мне!
Стук в дверь.
(Настороженно.) Кто там?
Серафима (за дверью). Это я.
Хлудов открывает дверь.
Можно войти? Простите.
Хлудов. Пожалуйста.
Серафима. Вы одни? А с кем же вы разговаривали?
Хлудов. Ни с кем, вам послышалось. А впрочем, у меня есть манера разговаривать с самим собой. Надеюсь, что она никому не мешает, а?
Серафима. Роман Валерианович, вы тяжело больны. (Пауза.) Роман Валерианович, вы слышите, вы тяжко больны. Два месяца я живу за стеной и слышу бормотание. В такие ночи я сама не сплю. А теперь уже и днем?
Хлудов. Я вам достану другую комнату, а? Я часы продал, есть деньги. Но только в этом же доме, чтобы вы были под моим надзором.
Серафима. Роман Валерианович, я очень благодарна вам за то, что вы меня спасли. Но поверьте, что я сижу здесь только из-за того, что боюсь вас здесь оставить. Вы не можете быть одни.
Хлудов. Покорнейше вас благодарю, мне няньки не нужны.
Пауза.
Серафима. Роман Валерианович, я несчастна.
Хлудов. Сочувствую.
Серафима. Голубков погиб в Париже, погиб!
Хлудов. Прошу прекратить истерику! Почему погиб? У вас есть сведения?
Серафима. Ни строчки, ни телеграммы... И вдруг я сейчас глянула на солнце и поняла: погиб! Зачем я его отпустила?
Пауза.
Роман Валерианович, дайте мне денег в последний раз!
Хлудов. На что?
Серафима. Я еду в Париж искать его.
Хлудов. Не дам.
Серафима (став на колени). Я одинокая, несчастная женщина, дайте мне денег! (Пауза.) Так будьте вы прокляты с вашими деньгами! Сегодня же бегу от вас! Деньги будут! И я найду его.
Хлудов. Нет, вы не убежите.
Серафима. Каким же это способом вы удержите меня?
Хлудов. Любым способом, не беспокойтесь, я не Голубков, а?
Серафима. Да что же это такое? Я во власти сумасшедшего? Насилие! Надо мною насилие! Я потеряла Голубкова.
Хлудов. Приедет. Хороший человек, хороший, хороший... Вы за него замуж выходите.
Серафима. Пожалейте меня, пожалуйста!
Хлудов. Вы пойдите по саду погуляйте, а то вы мне мешаете.
Стук. Серафима бросается открывать.
Будьте любезны, я
