Нет. Это костюм. В мою голову прокрались сомнения, когда я понял, что внутренние системы костюма неисправны. Но Натаза говорил, что поле генерировать костюм может, прервалась лишь его связь со вспомогательной системой. Я понадеялся, что он знал, о чем говорил.

Я протянул руку, глядя, как она мерцает, проходя внутрь рифа. И только я коснулся рифов, как они послали по моей руке сигнал прямо в мозг. Я оглянулся в последний раз. Пространство за мной стало неестественно тихим. На всех лицах, которые я видел, было написано ожидание.

Я вошел в царство обрушившихся мыслей.

Плоть и кости органической и неорганической материи окружили меня. Здесь была подлинная тишина, а не тишина сдерживаемого дыхания, давление было настоящим, а не просто весом чьих-то надежд или страхов. Я продвигался глубже в матрицу, медленно нащупывая путь, поскольку продвигаться в этой мешанине хаоса и порядка было гораздо сложнее, чем прежде. Я уже воспринимал дикую непредсказуемость рифов как данность, стал ощущать полевой костюм как вторую кожу. Это была такая свобода, когда не знаешь, что ждет тебя в следующий момент, чистая, как восторг, который временами охватывал меня, когда я соприкасался с тайнами, говорившими со мной голосами, неслышными никому другому.

Но на этот раз путь в неведомое был перегорожен барьерами из обломков коридора, заблокирован молистилом — неорганическим материалом, плотность которого выходила за пределы мощности моего костюма, материалом непроходимым даже для меня. Было трудно поверить, что он был разворочен взрывом, не таким уж мощным, если не превратил весь комплекс в дымящуюся воронку. Материалы, использованные для постройки комплекса, не были специальными, и их не проверяли перед началом строительства. Это была еще одна роковая для многих ошибка Тау.

Я переместился вверх, к разломанной плите потолка, продвигаясь как пловец в мерцающем желе распыленных облачных рифов. Я снова остановился, проникая глубже в матрицу, позволяя ее тишине и силе окружить меня, забрать меня из мира, оставленного мной позади. Присутствие рифа стучалось в мой мозг, как камешки об окно, с того самого момента, как я коснулся его. Сейчас, наконец, я был почти в безопасности, и открыл настежь все окна моего мозга. Мое тело расслабилось, я выбрасывал из своего сознания все мысли, которые принес с собой, пока у меня не остались лишь ощущения.

Тишина была наполнена светом, я с каждым вздохом вдыхал музыку, мои глаза видели трансцендентную плотность потока излучения с непредставимой длиной волны. Все мои чувства вливались в матрицу рифа.

Тут было очень просто потерять себя, оставить зудящее беспокойство, впивающееся в кожу как песок. Усилием воли я остановил распыление своего сознания и вынудил себя вспомнить тех, кто остался ждать моего возвращения:

Джеби. Джеби потеряет мать, если я собьюсь с пути. Инспектора, которых прислал сюда Испланески, чтобы они докопались до корня лжи Тау, никогда не смогут рассказать кому-либо о том, что они обнаружили. И я никогда не смогу спать нормально, если буду знать, что из-за своих предрассудков, из-за своей накопившейся горечи я не найду выживших.

Если выжившие были. Я медленно сканировал толщу завала сеткой своей пси-энергии, чувствуя, как растет мой контроль над нею, пока я отыскивал в этом затемненном мире слабый отблеск человеческой мысли. Но эта затемненная комната была сумасшедшим домом, где все было не так, как обычно, где лестницы сложных гидрокарбонатов вели к непроницаемым пластико-керамическим потолкам, двери открывались в пустоту или в стены: смертельная ловушка иллюзий для любого искателя, чье внимание рассеется хоть на миг.

Но я продолжал свое дело, и зашевелились старые воспоминания, воспоминания о том времени, когда я был настоящим телепатом — хорошим телепатом, одним из лучших. Если вообще кто-то может найти их, то я их найду. Если тут еще остался кто-то живой, он должен быть где-то здесь… где-то… Там.

Я поймал серебристый отблеск мозга, лучащегося болью. Я бросился к нему, когда контакт прервался, последовал за ним сквозь вихрь странных ощущений, не давая нити исчезнуть совсем. Я не мог позволить себе сейчас потерять ее, когда я так близко.

Там. Мои чувства уловили контакт, пси-нить изогнулась дугой, когда мой мозг соприкоснулся с другим… еще одним… и еще: ужас, боль, горе.

Трое. Только трое? Сколько человек зашло туда? Наверняка больше трех. Я не знал внутреннего ощущения этих сознаний, никогда в них не был и не мог сказать, принадлежали ли они тем людям, которых я ранее встречал, потому что ни в одном из них сейчас не было четких мыслей. Их чувства стоном врезались в мой мозг, и я понял, что их время истекало.

Я не стал входить с ними в телепатический контакт, зная, что они только запаникуют. Я уцепился за хрупкую нить энергии, которая связывала меня с их местонахождением, в то время как мозг мой тянулся обратно по лабиринту распыленной субстанции рифа, чтобы завершить круг, соприкоснувшись с мозгом снаружи, который, как якорь, сможет удержать меня, к которому я смогу двигаться, словно наматывая на себя якорную цепь.

Я наткнулся на Натазу. Возможно, он стоял ближе всех, возможно, он один желал, чтобы я нашел его. Я почувствовал, как он ответил, словно контакт был физическим. Следуя, как по компасу, по нити его удивления, я снова проложил тропу через техноорганический лабиринт, и вскоре вывалился на открытое пространство.

Натаза подхватил меня и крепко держал, пока костюм дезактивировался. Он все еще был в моей голове, не по собственному выбору, разрушая чары рифа, требуя ответа.

— … нашел их? — спрашивал он. — Ты нашел их?

«Нашел их, нашел их, нашел…» — Я потряс головой, пытаясь избавиться от эха, поднял руки и энергично закивал головой, увидев выражение его лица. Я расстегнул шлем и снял его. — Живые. Только трое.

— Трое? — повторил он. — Трое? Проклятье, там было двадцать семь человек!

Я опустил глаза.

— Моя… моя жена?

— Не знаю, — пробормотал я. — Я не мог. — Я запнулся, чувствуя, как горе его превращается в гнев. Я оборвал контакт между нами, выбрасывая его из своих мыслей. — Ты хочешь сказать, что если бы твоя жена была мертва, ты не стал бы заботиться о спасении остальных, запертых в рифе?

Он моргнул, и лицо его изменилось.

— Нет, — сказал он. — Нет, конечно нет. Насколько они далеко?

— Минутку, — сказал кто-то за ним. Те самые чиновники, которые разговаривали с Протсом, когда я углублялся в риф, окружили нас. Протс все еще был с ними. — Как насчет людей из ФТУ? Они все мертвы?

Мне не нужно было быть телепатом, чтобы понять, о чем они на самом деле спрашивают. Если все инспектора убиты взрывом, это сулит Тау мало хорошего, но корпорация в состоянии вывернуться. Если инспектора живы, то нет никакой надежды на то, что ошибки останутся незамеченными — маленькие ли, большие ли.

— Я не знаю, кто выжил, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Я знаю только то, что там есть люди, которые до сих пор живы.