– А теперь, Бибиана, слушайся, или я спущу на тебя собак, – прорычал он, и у Оливии уже не оставалось никаких сил сопротивляться. Она едва могла поднять голову, чтобы рассмотреть похожую на пещеру комнату. В красноватом освещении неясно виднелось место, где две собаки расхаживали возле своих металлических клеток, и сидела голая девушка, прикованная к противоположной стене.

Кристи.

Оливии стало тошно. Как же ей спасти их? Как?

Эта комната без окон представляла собой гротескную камеру пыток. И ужасное место поклонения. Среди отвратительных плетей, цепей и мечей, будто по богохульному контрасту, были замысловатые кресты, распятия и религиозные символы, включая изображение святой Марии. Словно этого было недостаточно, в комнате находились дюжины зеркал, прикрепленных к стене. Они сверкали в красном свете. В них отражался каждый дюйм этого гротескного помещения. В зеркале Оливия могла видеть себя и то, что происходило у нее за спиной, когда она наблюдала за остальными... сумасшедший, о, просто извращенец...

Такого ужаса она никогда не испытывала, ее чуть не выворачивало. Что бы ни должно было произойти, это будет настоящим кошмаром.

– Где Брайан, Саттер? – спросила Кристи, напрягая свое подтянутое атлетичное тело, заключенное в оковы. Она была настолько разъярена, насколько Сара подавлена. – Ты, сын распроклятой суки, боже мой, что ты сделал с Брайаном?

– Тихо, тихо, Люси, что за выражения. – Глаза Саттера жестоко сверкнули. – Никогда не упоминай имя Господа всуе, – предупредил он. О нет...

– Я никакая тебе не Люси, понял, козел? – Ее тело изогнулось, когда он направил на нее пульт дистанционного управления. Затем она упала на грязное сено. – Ах ты, ублюдок! – Еще один разряд, и она, подпрыгнув, закричала: – Ты животное! Даже хуже, чем животное. Хуже, чем твои мерзкие собаки. Ты, наверное, ловишь кайф, пытая женщин, да? Что ж, слушай внимательно! Мой папа убьет тебя, козел. Что бы ты ни сделал со мной, это ничто по сравнению с тем, что он сделает с тобой! Тебе будет в тысячу раз хуже, когда он до тебя доберется, сукин сын.

Он дал ей разряд электрошокером, затем снова, далеко не на мгновение, нажал кнопку на пульте. Кристи кричала и билась в дикой агонии, собаки выли и рычали, а Сара жалобно стонала.

– Заткнись, – крикнул Саттер. Затем отбросил Сару к стене. – Меня уже достало твое нытье! – Затем он схватил ее и вставил ей кляп из куска ленты, висящей на стене. Потом прикрепил к ее ошейнику цепь. Его стихарь был теперь грязным, сам он вспотел, и в свете лампы его кожа мерцала красным. Оливия двинулась к лестнице и была вознаграждена за это очередным электрическим разрядом от электрошокера. – Раздевайтесь, – приказал он и затем буквально содрал с Сары одежду. Она была в ужасе, кричала, и он, добиваясь от нее подчинения, пропустил через ее тело электрический ток. Ее конечности задергались, как у марионетки.

Оливия не шевелилась.

– Я сказал, раздевайся, – повторил он, и его глаза сузились. – Или ты хочешь, чтобы я сделал это для тебя, сестра? – Улыбка чистого зла искривила его губы, а в глазах заплясали красные огоньки похоти.

Ей придется выполнять его приказы. Пока.

Но только пока. Она уже чувствовала, что к ней начинают возвращаться силы... ей нужно время.

– Живее! – рявкнул он.

Она, дрожа от страха и лихорадочно думая, как отсюда сбежать, расстегивала блузку. Она притворилась, что не замечает, как его облачение оттопыривается от сильной эрекции. Грязный, больной извращенец, подумала она, снимая блузку.

Она сглотнула, сдерживая отвращение. Я выберусь отсюда и заберу их с собой, даже если мне придется собственноручно убить тебя, молча поклялась она. Она не могла допустить, чтобы страх возобладал над нею. Она должна сохранять ясность ума и здраво мыслить, чтобы найти способ освободиться.

– Я убью его голыми руками, – пробормотал Бенц, сворачивая с автострады на захолустную дорожку в заросшей местности. В основном тут преобладали карликовые дубы и сосны. – Если он тронет хоть волосок на голове Кристи или Оливии, клянусь богом, я оторву ему его долбаную башку.

Монтойя сердито смотрел на туманную ночь, курил сигарету и прислушивался к полицейской рации.

– У тебя не будет такой возможности. Я сам уложу его на месте, дружище. – Он похлопал по своему оружию. Хватит ли этого? Пока Монтойя выпускал дым из ноздрей, Бенц молча молился, чтобы им удалось их спасти.

Он прослушал запись звонка Джеймса. Полицейские из нескольких юрисдикции направлялись к дому рядом с рекой и менее чем в пятнадцати милях от Батон-Руж. Местная полиция была извещена, и они проникли в жилище Саттера, где обнаружили адрес еще одной его собственности... той, что находилась у реки, старая ферма, которой некогда владели Том и Фрида, приемные родители Саттера. Но полицейские отставали от Бенца. Благодаря «жучку», который он тайно установил за задним бампером машины Джеймса, он был к ферме ближе. Он слышал завывания других сирен, но они были далеко.

Пока под колесами его джипа проносились мили старого асфальта, Бенц молился: только бы не приехать слишком поздно.

Лишь бы Кристи и Оливия были живы. Его дочь значила для него все... все. Если он потеряет ее... у него комок подкатил к горлу. Он никогда себе не простит. Почему он не спас ее, когда была возможность? Почему он позволил ей одной вернуться в общежитие? Почему, почему, почему? Он сильно ударил по рулю, а Монтойя выбросил сигарету через приоткрытое окно. Бенц велел себе не думать о худшем. Кристи жива. Так должно быть. И Оливия. Ему было невыносимо больно, когда он думал о том, что и она находилась в руках этого чудовища и, возможно, уже мертва. Он был так холоден с нею ранее. Не просто сдержан, а придирчив и безжалостен. Он видел мольбу в ее глазах, не выраженную словами необходимость быть с ним, и отверг ее. Потому что боялся за свою дочь. Сердился за то, что Оливия была с Джеймсом.

А теперь... теперь он, возможно, уже потерял ее. Он до боли стиснул челюсти. В горле все горело. Оливия – почему он не доверял ей? Почему не простил ее? Почему не сказал ей, что любит ее, пока еще не было слишком поздно? А теперь две женщины, которых он любил, находились в ужасной опасности. Потому что ему не удалось их уберечь.

А как насчет Джеймса? Если верить «жучку», Джеймс проследовал за «Мерседесом» до фермы Саттера. Его жизнь тоже была в серьезной опасности. Все, кто был дорог Бенцу, попали в беду... их жизни находились под угрозой. Бенц старался не думать об ужасных деяниях, которые этот убийца уже успел совершить... о фотографиях, которые были у него в кабинете, и о кровавых сценах, запечатлевшихся у него в мозгу.

– Этот ублюдок отправится в ад, – сказал Монтойя, когда они завернули за угол и оказавшийся в свете фар скунс быстро скрылся в канаве. – А если у него еще и Марта, он пожалеет, что когда-то увидел ее. Или меня. – Монтойя взглянул на Бенца, и на этот раз в молодом человеке не было и намека на самоуверенность. В темной машине его лицо, освещенное лишь огнями приборной панели, было жестким от убежденности, а сам он – чрезвычайно серьезным. – Он отправится в ад, – поклялся он. – Даже если мне придется пойти с ним.