В январе 1919 года советник Госдепартамента Франк Полк в своем докладе на имя госсекретаря Роберта Лансинга указал на не совсем понятную поддержку, которую Япония оказывает в вопросе обеспечения единства Китая[942]. В Версале он предостерегал от возможных коллективных нападок на привилегированное положение западных стран в Азии. При поддержке Японии Пекин может потребовать полного пересмотра договора. Подобные требования вполне соответствовали новому языку либерального мирового порядка, но «белые державы были не в состоянии удовлетворить эти требования» без того, чтобы не ослабить свои позиции в Восточной Азии[943].

Учитывая эту неопределенность, американцы с радостью использовали парижские переговоры, чтобы создать еще один повод для обострения отношений между Японией и Китаем. 27 января, по настоянию президента Вильсона, японская делегация в присутствии делегации Китая заявила о правах Японии на германские владения в Шаньдуне. Американцы также использовали красноречивого Веллингтона Ку, получившего образование в Америке, представлявшего в Пекине правительство Севера и выступавшего в роли руководителя китайской делегации. Ку изложил заранее подготовленный в либеральном стиле ответ на претензии Токио. Он с возмущением отверг претензии японцев на привилегии, которыми пользовалась Германия, как необоснованное наступление на права 400-миллионного китайского народа. Вспомнив о юридических познаниях, приобретенных в Америке, Ку сослался на принцип rebus sic stantibus, указав при этом, что договор может быть изменен лишь в случае изменения обстоятельств, при которых этот договор был заключен. Делегации западных стран были впечатлены его беглой речью, новость о ходе переговоров в Париже через несколько дней распространилась по всему Востоку, в правительство Китая со всей страны поступали письма поддержки[944]. Главной целью вступления в войну политический класс Китая считал обеспечение себе места за столом переговоров. Теперь казалось, что, заручившись поддержкой Америки, Китай одержал важнейшую дипломатическую победу над Японией.

Но Ку упустил из вида то, что Япония не ссылалась на действия непреодолимых сил, требуя передачи себе прав Германии. В сентябре 1918 года правительство Тераучи, следуя своей новой политике добрых отношений с Китаем, заручилось подписью китайского премьер-министра Дуаня на меморандуме о том, что Япония получает право разместить в Шаньдуне гарнизон в обмен на обещание Японии перевести следующий транш финансовой помощи Нишихары и поддержать начатую Китаем кампанию пересмотра всей структуры неравноправных договоров[945]. Британия и Франция поддержали требования Японии еще в январе 1917 года, в ответ на что Япония обещала свое содействие в Средиземном море. В свете этих обязательств Пекина, Парижа и Лондона уже первое обсуждение шаньдунского вопроса завело участников дискуссии в неприятный тупик.

Первые дни Версальской мирной конференции оказались болезненным шоком для представителей Токио. Японцы ранее заявили о своем признании «14 пунктов», но никак не ожидали, что тональность всей конференции окажется столь либеральной. И тем более не могли предположить, что свои претензии им придется излагать в присутствии китайской делегации. Чего добивался Запад? Были ли западные страны всерьез готовы к созданию более равноправного мирового порядка, или, как подозревали правые в Японии, намеревались «заморозить статус-кво и сохранить свой контроль над развитием второстепенных и отсталых стран»?[946] Неясность в этом вопросе придавала особое значение требованию Японии о том, чтобы необходимость обеспечения расового равенства была записана в тексте Статута Лиги Наций. Как и подозревали западные стратеги, такое обращение от имени всех стран Азии давало Японии возможность уйти от своего образа империалистического агрессора. Но прежде всего это был вопрос внутренней политики[947]. Последствия рисовых бунтов 1918 года бесповоротно изменили картину политической жизни в Японии. Массы были возбуждены. В 1919 году видный либеральный политик Озаки Юкио возвратился из поездки в Европу и США в Японию, убежденный в том, что только введение всеобщего избирательного права способно привести к конструктивным изменениям[948]. Но на новом этапе политической мобилизации масс в Японии действовали не только левые[949]. Небывалое возрождение переживал и национализм, обретавший массовый характер. Именно требование правительства Хары о ликвидации расовой дискриминации, с которым оно выступило весной 1919 года, было единственным вопросом, по которому активисты слева и справа имели общее мнение. Как на это будет реагировать Запад?

Еще 9 февраля американский эксперт по юридическим вопросам Давид Х. Миллер произвел запись откровенного обмена мнениями, состоявшегося между полковником Хаусом и лордом Бальфуром по поводу последующих действий японцев. Чтобы упредить японцев, Хаус пытался убедить Бальфура признать поправку к преамбуле Статута Лиги Наций, включив в нее цитату из Декларации независимости о том, что все люди были созданы равными. «Полковник Х. полагал, что такая преамбула, сколь мало бы она ни соотносилась с американской практикой, найдет отклик среди американцев и сделает остальной текст более приемлемым для американского общественного мнения»[950]. Примечательной была реакция Бальфура. Он возразил в том духе, что идея о равенстве всех людей «относится к XVIII веку, и он сам никогда в нее не верил». Дарвиновская революция XIX века преподнесла совсем другие уроки. Можно предположить, что «в определенном смысле… люди в отдельно взятой стране созданы равными». Но предположить, что «человек из Центральной Африки создан равным европейцу», является для Бальфура явной чушью. Хаус не сразу нашелся, что ответить на столь неожиданное заявление. Он не то чтобы не был согласен по поводу Центральной Африки. Но он «не видел, каким образом можно проводить прежнюю политику в отношении Японии». Нельзя было отрицать, что Япония растет, осваивает свои территории, что ей необходимо пространство для развития. Японцев не пустили «ни в одну белую страну», ни в Сибирь, ни в Африку. Что им остается делать? «Им же надо куда-то двигаться». У Бальфура эта важнейшая предпосылка современности сомнений не вызывала. Динамично развивающемуся населению необходимо пространство для развития. Ярый сторонник укрепления англо-японского союза, Бальфур «с глубоким сочувствием» относился к затруднительному положению, в котором оказалась Япония. Но его отношение к Центральной Африке не позволяло ему принять общий принцип равенства. Законные интересы Японии надо обеспечивать иначе. В любом случае было очевидно, что его толкование предложения японцев было гораздо более широким, чем у авторов этого предложения. Конечно, идея о том, что Япония действует в интересах африканцев, вызвала бы возмущение в Токио. Речь шла об отношениях между Европой и Азией, и в частности о праве азиатов действовать наравне с европейцами в вопросах о дележе оставшихся свободных территорий по всему миру[951].