Однако не приходится сомневаться, что Даниил уже в молодости отличился на поле сражения. Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что в 1489 году в свой первый, отразившийся в источниках поход — на Вятку — Даниил шел уже воеводой Большого полка. Иван III знал цену своим приближенным и мог дать такое ответственное назначение лишь человеку, известному своими полководческими способностями. Вероятно, Даниил в юности принимал участие в походе на Вятку в 1459 году, которым руководил его дядя И. Ю. Патрикеев, и хорошо знал будущий театр военных действий.

Покорение Вятки Иван III предполагал осуществить объединенными силами северных городов и областей, имевших старые счеты с разбойными вятчанами. К участию в походе были привлечены ополченцы из Устюга, Каргополя, Вологды, Белоозера, из Подвинья, с Ваги, из городков и сел в бассейне Вычегды. По требованию Ивана казанский хан Мухаммед-Эмин также послал на Вятскую землю свой отряд. По существу, вятчане были взяты в кольцо. Общая численность войск, посланных на покорение Вятки, достигала 60–70 тысяч человек.

Ядром всех сил, выступивших против вятчан, была московская рать во главе с Даниилом Щеней. В источниках упомянут еще один воевода — Григорий Васильевич Поплева Морозов, командовавший Передовым полком. Это был уже убеленный сединами представитель старого московского боярского рода, имевший значительный опыт не столько как полководец, сколько как наместник и администратор (82, 234). В это время он, очевидно, занимал пост вологодского наместника и потому был поставлен воеводой в поход на Вятку.

Устрашенные многочисленностью великокняжеской рати, вятчане уклонились от сражения «в чистом поле» и затворились в стенах своей главной крепости — Хлынова. Среди осажденных оказалось немало сторонников Москвы. Вскоре они выслали к Даниилу своих послов с дарами и изъявлением покорности великому князю. Однако Щеня потребовал от вятчан не только обычного «крестоцелования» — присяги на верность Ивану III, — но также выдачи «крамольников» из числа местной знати. «И вятчане упросили сроку до завтрея: „А мы то ваше скажем слово всей земли Вятцкои“. И думали два дни и воеводам отказали, что им тех трех человек не выдавати» (37, 50). Требование о выдаче «крамольников» весьма примечательно. Оно указывает на то, что покорение Вятки Иван III осуществлял уже не по старому, образца 1458–1459 годов, а по новому, новгородскому сценарию — с полным набором репрессий против своих врагов.

После некоторых раздумий осажденные отказались выдать «мятежников». Тогда Даниил приказал своим воинам готовиться к штурму. «И воеводы велели всей силе приступ готовити и примет (всевозможные приспособления для преодоления крепостных стен. — Н. Б.) к городу» (37, 50). Под стенами Хлынова москвичи соорудили особые деревянные «плетни», которые при штурме следовало поджечь. Пламя с них должно было перекинуться на городские стены. Для поджога «плетней» и городских стен воины приготовили факелы из смолы и бересты.

Устрашенные всеми этими приготовлениями, вятчане сдались, выдав на расправу своих занесенных в московский «черный список» земляков. «И воеводы, перековав их, дали за сторожи (под стражу. — Н. Б.) устюжаном, а велели их поставить перед великим князем на Москве и подводы им дали» (37, 50).

Окончание вятской эпопеи летописец относит уже к следующему, 6998 году, который начался, согласно тогдашнему календарю, 1 сентября 1489 года.

«А на Семен день летопроводца лета 6998 (1 сентября, в день святого Симеона Столпника, называемого в народе „Симеоном Летопроводцем“. — Н. Б.) воиводы великаго князя Вятку всю розвели, и отпустили их к Москве мимо Устюг и з женами и з детми, а приставы у них были князь Иван Волк Ухтомской с товарыщи. И князь великий велел Ивана Анекиива, Пахомья да Палку Богодаищикова кнутьем бити да и повесити, а иных вятчан пожалова, издавал поместья в Боровску и в Олексине, в Кременце. И писалися вятченя в слуги великому князю» (37, 97).

Тот неизвестный московский книжник, которого мы называем Независимым летописцем, сообщает некоторые дополнительные подробности: «…А вятчан болших людей всех и с женами и с детми изведоша, да и арьских (удмуртских. — Н. Б.) князей, и тако возвратишася; и князь велики вятчан земскых людей в Боровсце да в Кременьсце посади да и земли им подавал, а торговых людей вятчан в Дмитрове посади, а арьских князей князь велики пожаловал отпустил их в свою землю, а коромолников князь велики смертью казнил» (18, 239).

Итак, несчастные Иван Аникеев, Пахомий Лазарев и Палка (Павел?) Богодаищиков после истязания кнутом были повешены на одной из московских площадей. Вывезенные с Вятки «земские люди» (землевладельцы?) обращены в помещиков. Их новые владения (вероятно, весьма небольшие) располагались в самых горячих местах вдоль южной границы — в Боровске, Алексине, Кременце. Вятских купцов расселили в Дмитрове, представлявшем в XV–XVI веках настоящую «северную гавань Москвы» (150, 397). Удмуртских князей, переселять которых было некуда и незачем, Иван III великодушно отпустил по домам, строго наказав никогда более не участвовать в набегах на его владения.

Так, исправляя ошибки природы, Государь составлял свой собственный баланс народонаселения в различных областях. Конечно, для этого требовались суровые меры. Но «государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствуют беспорядку…» (117,49).

Ярким проявлением могущества Москвы во второй половине XV века стали крупные военные успехи Ивана III. Великий князь показал себя поистине выдающимся воителем своего времени. Читатель уже знает о его победах над своими недругами внутри страны — новгородским боярством, тверской династией, вятской вольницей. Не менее впечатляющими были и победы над внешним врагом. На востоке и юге он отбросил от границ хищные татарские орды и установил прочный мир. На юго-западе и западе отнял у Литвы и присоединил к своим владениям некоторые обширные и густонаселенные территории (Верховские княжества, Северскую Украину, Вязьму). В Прибалтике успешно боролся с воинственным Ливонским орденом и регулярно отправлял свои рати во владения шведского короля. Словом, московский государь повсюду умел отстоять свои интересы силой оружия.

Меч победителя ковался в тылу. Прочным основанием для военных успехов Ивана III служили политическая консолидация Северо-Восточной Руси, создание эффективного механизма верховной власти, развитие поместного землевладения, широкое использование переходивших на московскую службу татарских «царевичей» с их отрядами, усовершенствование военно-технических средств приглашенными в Москву иностранными мастерами. Наконец, сам Иван III как главнокомандующий московской армии, насколько можно судить, всегда стоял на высоте своих задач. Конечно, и ему случалось испытывать горечь поражения. Однако он умел учиться на неудачах. И каждая новая кампания обогащала его военным опытом, более глубоким знанием людей и театров военных действий. Он все реже сам отправлялся на войну, но все лучше готовил свои военные предприятия.