Князь Иван хотел установить над Вяткой жесткий контроль московской администрации, использовать ее материальный и человеческий потенциал в интересах Москвы. После Пскова, Новгорода и Твери он уже имел большой опыт такого рода операций.

В 1485 году была ликвидирована независимость Тверского княжества. В 1487 году войска Ивана III осадили и взяли Казань. Там был посажен хан Мухаммед-Эмин, во всем послушный «государю всея Руси». Теперь великий князь мог, не оглядываясь по сторонам, основательно приняться за Вятку. Настал час исполнения грозного пророчества давно уже отошедшего в царство теней митрополита Ионы: еще в начале 50-х годов, разгневанный союзом вятчан с Дмитрием Шемякой и их частыми нападениями на владения Василия Темного, святитель отправил к ним обличительное послание, завершавшееся словами: «А та кровь християнская вам отольется!» (44, 97–98).

Поводом для большого похода на Вятку стало нападение вятчан на Устюг в 1486 году. Устюжский летописец сообщает: «Вятчане пришли ратью на Устюг; у города не были, занеже весть пришла пред ними. И стояли под Осиновцем городком день, и розграбили три волости. А устюжане за ними ходили в погоню и их не дошли» (37, 49).

Скромные результаты первого набега подвигли вятчан на новую попытку. В том же 1486 году «о Троицыне дни (14 мая. — Н. Б.) вятчане же приходили в судех на Устюг изгоном и стали под Осиновцем обедати. А воевода Костя Юрьев шел с ними неволею, и в ту пору разнемогся сын его и захотел соку соснового. И Костя пошел в лес, взем топор, и дошед до леса, и ушел в городок Осиновец. И осиновляне на конех отпустили (воеводу. — Н. Б.) со многими людьми на подводах к Москве. И князь великий их пожаловал.

А вятчане хватились, что воевода утек. И они возмялися, начаша к городу приступати, чаючи в городе. Осиновляне же им правду сказаша, что воевода их на конех с проводники к великому князю побегл. И они на ту ночь побегли к Вятке» (37, 49).

Не знаем, что сделали разъяренные вятчане с сыном сбежавшего от них воеводы. Вероятно, убили. Но в таком случае за эту жизнь им пришлось заплатить сторицей. Узнав обо всем происшедшем от самого Константина Юрьева, князь Иван, должно быть, уже тогда решил при первой возможности навести железной метлой порядок на Вятке.

Опасаясь новых набегов вятчан, Иван III летом 1488 года распорядился разместить в Устюге дополнительные силы — отряды двинян, важан и каргопольцев. Эти войска под началом московских воевод князя Ивана Владимировича Лыко Оболенского и боярина Юрия Ивановича Шестака стояли в городе до наступления осени. Однако новых набегов вятчан не последовало (37, 96).

Летописи второй половины XV века сбивчивы в датах событий вообще и событий, связанных с Вяткой, в частности. Это прискорбное для историков обстоятельство объясняется многими причинами: методикой работы летописца, который обычно датировал растянутое во времени событие моментом его завершения; использованием в летописях нескольких календарных стилей; небрежностью многочисленных редакторов и переписчиков первоначального труда. О набегах вятчан на Устюг, которые Устюжский летописец датирует 6994 годом, Львовская летопись сообщает под 6995 годом (1 сентября 1486 — 31 августа 1487 года) в связи с повествованием о походе Ивана III на Казань весной и летом 1487 года. Вот ее примечательный рассказ: «Тогда же и вятчаня отступиша от великого князя; князь же великый посла на вятчан воеводу своего Юрья Шестака Кутузова со многою силою, и он шед умирися с ними, и възвратишася; тогда же и воевода вятцкой Костянтин прибеже к великому князю к Москве» (27, 352). Вполне вероятно, что казанский правитель Али-хан подталкивал вятчан к нападению на владения Ивана III именно в те моменты, когда московские войска совершали походы на Казань (1485, 1486, 1487 года) (81, 70).

Как бы там ни было, в 1488 году Москва и Вятка, по существу, находились в состоянии войны.

На следующий год Иван III счел возможным приступить к окончательному покорению Вятки. Поздней весной в Москве стали собираться войска для вятского похода. В кратком изложении официальной московской летописи этой акции посвящено всего несколько строк: «Тое же весны июня в 11 посылал князь великыи Иван Васильевич всея Руси рать свою на Вятку, за их неисправление, воевод своих князя Данила Васильевичя Щеня да Григорья Васильевичя Морозова. Они же шед Вятку взяли, лутчих людей вывели, а которых оставили, тех к целованию привели» (38, 164).

Итак, войско вышло из Москвы в четверг 11 июня. За четыре дня до этого, 7 июня, был праздник Троицы. Очевидно, именно этот срок и был установлен для явки ратников в Москву. В понедельник 8 июня двинулись передовые отряды. А в четверг (любимый день Ивана III) покинул Москву и сам главнокомандующий — князь Даниил Васильевич Щеня. Присмотримся повнимательнее к этому сверкающему доспехами всаднику: перед нами один из лучших полководцев Ивана III…

Даниил Щеня был отпрыском могущественного рода Патрикеевых — потомков осевшего в Москве в начале XV века литовского князя Патрикия Наримонтовича. Желая удержать литовских витязей в Москве, великий князь Василий I выдал свою дочь замуж за сына Патрикия Наримонтовича — Юрия. Внуком Юрия Патрикеевича и был Даниил Васильевич Щеня. В его жилах текла кровь основателей двух династий — Ивана Калиты и Гедимина.

Служа верой и правдой двум «государям всея Руси» — Ивану III и Василию III, Даниил своим мечом добыл для них немало городов и земель. Если бы в ту пору существовали особые медали за взятие городов — он имел бы их за Вязьму, Смоленск, Вятку; если бы тогда существовали боевые ордена — вероятно, он был бы их полным кавалером. По-видимому, он был чужд придворной борьбы и потому благополучно пережил ряд «политических процессов» конца XV — начала XVI века, на которых в числе обвиняемых выступали и его сородичи…

Биография князя Даниила, как, впрочем, и многих других военачальников той эпохи, может быть представлена лишь сохранившимися в источниками скупыми сведениями об их назначениях и походах. Живое лицо человека и даже степень его личного участия в военных операциях чаще всего скрыты за стеной молчания летописей. Князь Даниил впервые появляется в источниках в 1457 году, когда вместе с дядей, И. Ю. Патрикеевым, и старшим братом Иваном Булгаком он пожертвовал сельцо в Московском уезде митрополичьему дому (82, 32). Есть основания думать, что отец Даниила князь В. Ю. Патрикеев умер в молодости. Вероятно, воспитанием племянника занимался его дядя — Иван Юрьевич Патрикеев, один из виднейших московских бояр последней трети XV века.

Даниил Щеня явно не принадлежал к числу временщиков, стремительно возносившихся из безвестности и так же внезапно исчезавших во мраке застенка или «молчательной кельи» дальнего монастыря. Он шел к славе путем медленного и неприметного восхождения по лестнице собственных заслуг и достоинств. И потому мы встречаем его в источниках лишь восемнадцать лет спустя, да и то в скромной роли одного из «бояр» (в широком смысле этого слова) свиты Ивана III, сопровождавшей его во время «мирного» похода на Новгород зимой 1475/76 года (82, 32). После этого он снова надолго уходит в неизвестность. Лишь в 1488 году Даниил вновь появляется на исторической сцене, но опять-таки в качестве второстепенной фигуры. Известно, что в числе других знатных лиц он присутствовал на приеме посла, прибывшего в Москву от императора Священной Римской империи.