Илие Радулеску ходил в градоправителях не первый год, в народе слыл вельможей мудрым и справедливым, да и сам весьма гордился тем, что должность свою получил не за взятки и пустые обещания, а выбран был народом за вполне реальные, конкретные дела. Он был еще далеко не стар и не без основания рассчитывал пробыть на этой должности еще лет пять, а бог даст, и все десять, да видно не судьба: война, холера, разное другое прочее. Обозы прими да размести, да людей дай, чтоб охранять в пути, а то мародеров развелось. Провиант впрок тоже надо запасти, оружие, мануфактуру; стены городские укрепить, колодцы почистить. В ополчение людей дать. Та еще неразбериха. А тут еще вдруг — на тебе! — в трактире, в центре города прирезали боярского сынка, да так, что и следов не отыскать! До того ль сейчас, когда вот-вот османы к стенам подойдут?! Ну ладно, мужики да горожане подерутся спьяну, бывает, но такое… А еще яма эта дурацкая. Н-да… Вот и разбирай теперь, сиди и самолично дознавайся.

Он поднял взгляд на стоящего перед ним рыжего парнишку. Покосился на окно, где секретарь за столиком, согнувшись в три погибели и высунув язык от чрезмерного усердия, скрипел пером, записывая сказанное. Чернила так и брызгали во все стороны.

— Значит, говоришь, ты травник… — повторил он. Паренек кивнул. — Так что ты мне прикажешь делать-то с тобою, а? Подумай сам. Ведь получается, что ты последний, кто с Кинкашем говорил. Та девка, что приперлась с ним перепихнуться, не в счет — какие там, тудыть ей, разговоры… У дверей тебя, опять же, первым увидали, да еще и с дубинкой. Да драку днем еще с его ребятами затеял там при всем честном народе. Что скажешь? А?

— Не затевал я драки, — хмуро отозвался рыжий странник. — А что до посоха, так я всегда его ношу — нога у меня больная.

— Да, отговорка на славу! — усмехнулся Радулеску. — Здоровые бы так дрались, как ты… И где ж ты был той ночью?

— Наверху был, в комнате…

— Один?

— Нет.

— Тоже с девкой, стало быть, — усмехнулся градоправитель. — Ну-ну, понятно — дело молодое… Как ее зовут?

— Не помню, — помолчав, ответил тот.

— Что ж, и это бывает, — кивнул серьезно Радулеску, вновь пошарил на столе и вытащил два сплошь исписанных неровными каракулями пергаментных листа. Сощурился подслеповато. — Вот тут хозяин корчмы говорит, будто ты его вечером спрашивал, кто, мол, такой Кинкаш Деже. Было это?

— Было, — кивнул тот.

— А зачем?

— Он сам перед этим меня отыскал, Кинкаш этот.

— Ага… Угу… — Градоправитель перебрал бумаги. — Верно. Вот и дружок его Кобор показал, что за тобой боярский сын вдогон отправился, в аккурат, значит, после драки… А потом вернулся, значит. И? Чего он от тебя хотел?

— Не знаю я. Не вышло у нас с ним разговора.

Градоправитель помолчал. Развел руками.

— Что ж получается тогда? Никто тебя не видел и не знает, и поручиться за тебя некому. Говоришь, что родом с гор, а на волоха не похож. И тут тебя видели, и там — всюду нос свой сунуть ухитрился. В комнате тебя, конечно, не было… ну а если сговор? И ты в нем замешан? Стоял у двери на случай, если выскочит. А люди — вот они, — он помахал пергаментом, — озлобились. Чего я им скажу? Благодари-ка лучше бога, что дверь была закрыта изнутри, а то я и не знал бы, что сказать им в оправдание твое… Кто может подтвердить твои слова? Монах? Корчмарь? Продажная деваха?

Жуга молчал, понимая, что спорить бесполезно. Илие Радулеску встал и подошел к окну. Некоторое время молча смотрел на улицу. Секретарь за своим столом с показным усердием шуршал бумагами.

— Знаешь, что, — не оборачиваясь, сказал наконец градоправитель, — недосуг мне сейчас с тобой цацкаться. Есть поважней дела. Шел бы ты из города от греха подальше, покуда еще можно уйти. Ты и этот твой приятель чокнутый, монах который. А то тоже, понимаешь, ходит, баламутит народ со своим дьяволом, тьфу ты, господи прости… Вот. Сутки вам даю, считая от сегодня. Увижу завтра вас — пеняйте на себя. Понятно или повторить?

— Чего уж непонятного…

— Ну, по сему и быть, — он махнул рукой. Снял с пальца и оттиснул на дешевом сером сургуче массивную печатку. — На, — протянул Жуге. — Отдашь десятнику, и стража у дверей тебя пропустит.

Странник кивнул, повернулся и направился к двери.

Про сорок менок, что остались у стражников, он умолчал.

Так и так бы — не отдали.

* * *

— Нет, вот ты скажи мне толком: с чего вдруг я-то должен уходить?! Чего я сделал-то, что бургомистр и меня с тобою вместе прогоняет?

— Оставайся, если хочешь, — буркнул Жуга и отвернулся. Вопрос остался без ответа.

Распухший нос Бертольда Шварца был красен, словно клюква, и разве только не светился в сумраке подвала. Монах умолк, глотнул из кружки. Глаза его бегали. Он все никак не мог прийти в себя после событий прошлой ночи, а теперь вот узнал о новой, свалившейся на них напасти.

Идти обратно под Желтое Колесо приятели не решились, и, поплутав с полчасика по городу, остановили свой выбор на какой-то другой корчме — темном подвальчике с большим, аляповато нарисованным зеленым раком на вывеске. Раков тут, впрочем, не подавали, как и других порядочных закусок, да и пиво оказалось гораздо хуже ладошевского. С утра здесь было малолюдно. От бочки из-под квашеной капусты невыносимо разило кислым — видно, приготовили вчера, чтобы вынести вон, да руки не дошли.

Жуга, хмурый и невыспавшийся, в молчании цедил вторую кружку. Поводов для веселья и впрямь было маловато: деньги кончились. Тех менок, что остались, едва хватило, чтобы горло промочить.

Свет, льющийся в распахнутую дверь, на миг закрыла чья-то тень, Жуга не успел оглянуться, как Влана уже сидела на лавке рядом с ними.

— Чего пришла? — нахмурился Жуга.

— Уф! Насилу вас отыскала! — Она порылась в сумке, выложила на стол большой пирог, луковицу, и две пригоршни моченых яблок. — Нате вот, поешьте, пироги еще горячие. Знаю, что мало, но все таки…

Шварц ожил буквально на глазах.

— Еда! — Он истово перекрестился. — Благослови тебя господь, девка! Надо же… Дай нож, Жуга.

Жуга рассеянно вынул из-за пояса и протянул ему свой нож с ореховой рукоятью. Повернулся к Влане.

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, — потупилась та. — Вот только извелась вся, когда вас стража повязала.

— Так она ведь многих повязала, без разбору.

— Ну. Только прочих сразу отпустили, а вас до утра мурыжили. Чего сказали-то хоть?

— Если градоправитель не заберет свои слова обратно, — вмешался брат Бертольд, — то мы уйдем из Маргена.

— А что сказал градоправитель?

— Он сказал: «Вон из Маргена!» А, чтоб тебя… Жуга! Держи пирог, чтоб не трепыхался…

Влана прыснула. Жуга, как ни был он расстроен, невольно тоже улыбнулся, наблюдая, как монах орудует ножом. Поднял взгляд на Влану.