Гораздо меньше Давыдов известен как поэт. Далеко не каждый знаток пушкинско-декабристской эпохи знаком с его произведениями. И дело не только в том, что большая часть его поэтического наследия остается не опубликованной, а еще большая утрачена, скорее всего, безвозвратно, но даже сохранившиеся опыты по своей художественной и общественной значимости уступают произведениям известных поэтов-декабристов, оставивших яркий след в истории русской поэзии. Поэтому публикаторы давыдовского стихотворного наследия склонны рассматривать его опусы как «импровизации», являющиеся всего лишь дополнением к общей картине декабристской лирики.

Первая публикация трех сатирических отрывков Давыдова была осуществлена М. К. Азадовским. Работая над изданием воспоминаний Бестужевых, Азадовский обнаружил в записях М. И. Семевского, сделанных со слов М. А. Бестужева, стихотворные отрывки, принадлежащие Давыдову: эпиграммы на Николая I, которые потом неоднократно переиздавались и цитировались исследователями[1059]. Позже А. Л. Дымшиц обнаружил автографы опубликованных Азадовским отрывков и издал их с добавлением двух басен и шуточного послания к И. И. Пущину[1060]. И наконец, Б. С. Мейлах опубликовал еще два небольших лирических стихотворения Давыдова, написанных на французском языке[1061].

Поэзия Давыдова, по крайней мере основная ее часть, не может быть рассмотрена как факт идеологии декабризма. Однако сам идеологический подход к движению декабристов при всей его очевидной оправданности и несомненных достижениях, сделанных учеными многих поколений, сегодня представляется явно недостаточным. Своеобразие декабризма, особенно ярко проявляющееся на фоне последующих поколений революционеров, заключается в его погруженности в быт. Революционер второй половины XIX – начала XX в. стремился, насколько это возможно, избавить себя от бытовых ограничений, для того чтобы полностью сосредоточиться на революционной борьбе. Быт если и интересовал его, то как средство конспирации. Можно было бы привести множество примеров негативного отношения революционеров-подпольщиков к бытовому комфорту.

Никто из декабристов никогда не находился на нелегальном положении[1062]. Все они вели служебно-домашний образ жизни и уже в силу этого не могли игнорировать бытовую сферу. Разумеется, отношение к быту у разных декабристов было различным. Да и сам быт может пониматься по-разному. С одной стороны, он включает в себя узкий домашний круг, состоящий из близких людей, привычных вещей и т. д. С другой стороны, быт подразумевает и особый тип поведения, направленный на творческое преобразование окружающего мира. Второй аспект был глубоко и плодотворно исследован Ю. М. Лотманом в его известной работе «Декабрист в повседневной жизни (Бытовое поведение как историко-психологическая категория)»[1063], открывающей широкие перспективы для дальнейших изысканий. Принципиальное значение для нашей работы имеет следующее положение Лотмана: «Если поэзия декабристов была исторически в значительной мере заслонена творчеством их гениальных современников – Жуковского, Грибоедова и Пушкина, если политические концепции декабристов устарели уже для поколения Белинского и Герцена, то именно в создании совершенно нового для России типа человека вклад их в русскую культуру оказался непреходящим и своим приближением к норме, к идеалу напоминающим вклад Пушкина в русскую поэзию»[1064]. К этому следует добавить, что декабристы создали не просто тип человека, а человека, связанного с бытовой атмосферой, которая также являлась для них объектом творчества.

Более того, трансформация быта – это первое, с чего начинают декабристы. Неслучайно И. Д. Якушкин связывал начало распространения в России тайных обществ с изменением офицерского быта: «В Семеновском полку устроилась артель: человек 15 или 20 офицеров сложились, чтобы иметь возможность обедать каждый день вместе; обедали же не одни вкладчики в артель, но и все те, которым по обязанности службы приходилось проводить целый день в полку. После обеда одни играли в шахматы, другие читали громко иностранные газеты и следили за происшествиями в Европе – такое времяпрепровождение было решительно нововведение»[1065]. Отсюда тянутся нити и к пышным застольям в Каменке Давыдовых – Раевских, и к более скромным «русским завтракам» К. Ф. Рылеева. Именно эта сторона декабризма отчетливо отразилась в сознании современников как неотъемлемая часть движения в целом:

Сначала эти заговоры

Между Лафитом и Клико[1066]

Лишь были дружеские споры… —

писал А. С. Пушкин. Близкую мысль высказал и П. Я. Чаадаев в письме к Якушкину от 2 мая 1836 г.: «Вся будущность страны в один прекрасный день была разыграна в кости несколькими молодыми людьми между трубкой и стаканом вина»[1067]. Современный американский исследователь Лорен Дж. Лейтон считает, что «слабостью тайного общества было и то, что заседания нередко превращались в пирушки с шампанским и устрицами»[1068]. Трудно судить, была ли это слабость или нет, но, бесспорно, это было спецификой.